Сердца трех

– Доброе утро, сеньор капитан Розаро! Рад вас видеть! – приветствовал он испанца-шкипера, старого морского волка, который, полулежа на круге каната, потягивал черный кофе из кружки, и зубы его, всякий раз как он подносил ее ко рту, выбивали на ней дробь.

– Нечего сказать, доброе утро, когда эта проклятая лихорадка всю душу из меня вытрясла, – угрюмо проворчал капитан Розаро; руки его и все тело так дрожали, что горячая жидкость выплескивалась и текла по подбородку и за ворот расстегнутой рубашки, на волосатую седую грудь. – Да возьми ты это, чертова скотина! – крикнул он, запуская кружкой вместе с ее содержимым в мальчика-метиса, по-видимому, его слугу, который, как ни силился, не мог сдержать смеха.

– Солнце взойдет, лихорадка уймется и оставит вас в покое, – учтиво сказал начальник полиции, делая вид, что не замечает дурного настроения капитана. – Ваши дела здесь закончены, вы направляетесь в Бокас-дель-Торо, и мы поедем с вами, всей компанией, – нам предстоит интереснейшее приключение. Мы захватим шхуну «Анджелика», которая из-за штиля не могла ночью выбраться из лагуны, я арестую уйму людей, и вся Панама заговорит, капитан, о вашей храбрости и находчивости, так что вы и думать забудете о том, что вас когда-либо донимала лихорадка.

– Сколько? – напрямик спросил капитан Розаро.

– Сколько? – с удивленным видом повторил начальник полиции. – Это же государственное дело, дорогой друг! И вы все равно идете в Бокас-дель-Торо. Ведь вам это не будет стоить ни одной лишней лопаты угля!

– Muchacho! [10]Еще кофе! – рявкнул шкипер, обращаясь к мальчику.

Наступила пауза, во время которой Торрес, начальник полиции и все их утомленные спутники с жадностью смотрели на горячий напиток, принесенный мальчиком. Зубы капитана Розаро стучали о кружку точно кастаньеты, но он все-таки сумел глотнуть кофе, не расплескав его, хотя и обжегся при этом.

Какой-то швед с отсутствующим взглядом, в грязном комбинезоне и засаленной фуражке, на которой значилось: «механик», вылез из люка, закурил трубку и, присев на борт, казалось, весь ушел в свои мысли.

– Так сколько же? – снова спросил капитан Розаро.

– Давайте отчаливать, дорогой друг, – сказал начальник полиции. – А потом, когда лихорадка оставит вас в покое, мы с вами разумно обсудим все – ведь мы же разумные существа, а не какие-нибудь скоты.

– Сколько? – повторил капитан Розаро. – Извините, я не скот. Я всегда в полном разуме – и когда есть солнце, и когда его нет, и даже когда меня треплет эта растреклятая лихорадка. Так сколько?

– Ну ладно, отчаливайте. А сколько вы хотите? – сдаваясь, устало произнес начальник полиции.

– Пятьдесят долларов золотом, – тотчас последовал ответ.

– Но ведь вы все равно туда идете, не так ли, капитан? – мягко спросил Торрес.

– Я же сказал: пятьдесят долларов золотом.

Начальник полиции безнадежно всплеснул руками и повернулся на каблуках, делая вид, что собирается уйти.

– Однако вы же поклялись мстить до гроба за разрушение вашей тюрьмы, – напомнил ему Торрес.

– Но не в том случае, если мне придется платить за это пятьдесят долларов, – огрызнулся начальник полиции, краешком глаза наблюдая за дрожавшим от лихорадки капитаном: не начинает ли тот сдаваться.

– Пятьдесят долларов золотом, – сказал капитан, допив кофе и трясущимися пальцами пытаясь скрутить себе сигарету. Потом он кивнул в сторону шведа и добавил: – И еще пятерку золотом моему механику. Таков уж: у нас обычай.

Торрес подошел поближе к начальнику полиции и шепнул:

– Я заплачу за буксир, а с гринго Ригана взыщу лишнюю сотню, разницу же мы с вами поделим пополам. Так что мы ничего не потеряем. Напротив – еще останемся в барыше. Риган наказывал мне, чтоб я не скупился на расходы.

Когда солнце поднялось над линией горизонта и ослепительно засверкало в небе, один из жандармов направился обратно в Лас-Пальмас с измученными лошадьми, а остальные поднялись на палубу буксира; механик швед спустился в недра машинного отделения, и капитан Розаро, избавленный от лихорадки благостными лучами солнца, приказал матросам сняться с причала, а одному из них стать в рубке у компаса.