Сердце Демидина

– Я тоже слышал историю про Зяблика-Школьника, – неожиданно для себя сказал Коньков. – Однажды он был снова смертельно болен. Вдруг он услышал шум во дворе. Он выглянул в окно и увидел, что внизу во дворе четыре простых еврея тащат в подъезд пианино. «Куда вы несёте пианино?» – крикнул он. «На восьмой этаж», – отвечали ему. Тогда ребе на цыпочках спустился во двор, помог этим людям перетащить пианино, вернулся к себе и снова лёг в кровать.

Кто-то захихикал. Саша запнулся, пытаясь найти слова для ответа. Лена зажимала рот ладошкой, морщилась от смеха, и Коньков почувствовал себя счастливым. Но через несколько недель Лена уехала в Израиль, и Конькову стало тяжело приходить в «Шалом и здравствуйте!».

Антоша Феодоров и кришнаиты

Спокойнее всего он чувствовал себя в ашраме кришнаитов, расположенном неподалёку от метро «Кропоткинская». Кришнаиты были люди кроткие и благожелательные, и казалось, что, исходящие от них мир и покой разливаются в воздухе вместе с индийскими ароматами.

Ашрам располагался на квартирке Стёпы Верховцева (1955, русский, холост, высшее, музыковед). Стёпа в собственности не нуждался, так как пребывал в самадхи: и днём и ночью он сидел в позе лотоса в гостиной и отрешённо улыбался. Его с благоговением показывали новичкам.

Впавшего в самадхи Степу опекал ставший фактическим главой ашрама Антоша Феодоров (1952, русский, не имел, холост, среднее, слесарь), как и Вова Понятых, бывший агентом Конькова. Антоша Феодоров недавно вернулся из Нью-Йорка и до сих пор рассказывал, как получил посвящение «у лотосоподобных ног» самого основателя кришнаизма. Длинное имя этого основателя старший лейтенант Коньков запомнить не смог, но на всякий случай хранил в записной книжке.

Тоненькая, одетая в жёлтое сари девушка Маша (1964, эстонка, не замужем, высшее, музыковед) подавала гостям крошечные чашечки со сладким рисом. Гости приезжали из разных концов Москвы, иногда и из других городов. Они знакомились, разговаривали, тихо пели под аккомпанемент колокольчиков и барабанчиков. Коньков наблюдал, ел рис, блаженствовал и старался не думать о работе. У кришнаитов было хорошо, некоторые другие группы, за которыми следил КГБ, были гораздо неприятнее.

Глава 2

Культовый писатель Воянинов

Не все, за кем наблюдал КГБ были такими симпатичными, как, например, спиритисты из кружка Дарьи Анатольевны или кропоткинские кришнаиты. Однажды Конькова отправили поглядеть на культового писателя Воянинова – его знаменитый семинар собирался в подвальном помещении Музея Маяковского. Большая комната с низким потолком и голыми стенами была заставлена стульями, на которых разместилось человек сто постоянных поклонников Воянинова и ещё человек двадцать приглашённых, включая Конькова и сидевшего поодаль от него Андрея Андреевича Жука – бывшего начальника Конькова. Андрей Андреевич был одет в мешковатый потёртый плащ и напоминал скорее водопроводчика, чем майора КГБ.

За небольшим столом, стоящим перед аудиторией, тесно сидела вояниновская свита – его ближайшие ученики. Сбоку от стола на отдельно стоящем стульчике примостился сам Воянинов.

Он сидел, полуотвернувшись от окружающих, как будто происходящее не имело к нему отношения. Воянинов был пожилым человеком, но в его внешности оставалось что-то мальчишеское и обезьянье. Его глаза могли бы показаться оживлёнными, если бы не его манера их утомлённо прикрывать. Его лицо было обтянуто тонкой, как бумага, кожей. На фоне серо-голубой щетины, которой обросли его челюсти, выделялись подвижные и влажные губы.

Ближе всех к нему сидел его ученик, хмурый бородатый мужчина с бритым, напоминающим колено черепом, за ним – бледная девушка в чёрном платье с крашенными густым кровавым мазком губами, за ней похожий на усталого садиста человек в жёлтых очках, и дальше всех – длинноволосый полуюноша с женственной фигурой и вдохновенно-пророческим взглядом.

Трагическая девушка всегда одевалась в чёрное по случаю неминуемого конца мира. Она была актрисой, то есть снималась в коротких любительских фильмах, в которых изображала крайне бледную, но симпатичную будущую гибель человечества или кровавую, но соблазнительную грядущую Революцию.

Несмотря на влияние Воянинова, она оставалась хорошей девушкой: сентиментальной, начитанной – и до сих пор спала в обнимку с большим плюшевым зайцем. Когда-то Воянинов поразил её тем, что смотрел на неё с минуту нагло и не мигая. От этого взгляда ей было тошно, страшно и стыдно.

– На тебе печать Диониса, – сообщил ей Воянинов. – Рычи, беснуйся и стань бесстыдной богиней.

Несмотря на преклонение перед ним, она так и не научилась по-настоящему рычать и бесноваться, и прошло немало времени, прежде чем она смогла перебороть в себе стыд.