Сердце Демидина

Длинноволосый молодой человек, который и познакомил её с Вояниновым, был изгнан из института за отвращение к любому систематическому образованию. Он позиционировал себя одновременно как философа, фашиста, старообрядца, сатаниста и коммуниста. Проклятием его жизни являлся его чрезмерно округлый и женственный зад, надолго предопределивший подчёркнуто бунтарское направление философии своего хозяина.

Старшему лейтенанту Конькову на воянинском семинаре было зябко, как будто рядом находился гроб. В подвале пахло сырым цементом. «Хоть бы они какое-нибудь растение здесь поставили», – думал он.

Он начал рассматривать присутствующих и заметил сначала знаменитого режиссёра, потом известного артиста, потом знакомого профессора консерватории, пришедшего с молодой женой.

Семинар начал мужчина с бритым черепом.

– Воянинов – величайший из ныне живущих писателей, – сказал он, с неодобрением поглядывая на присутствующих. – Говорить о нём – то же, что говорить о Достоевском или о Шекспире. Вообразите, что перед вами сидит Достоевский или, допустим Гомер. Вот так же просто рядом с нами сидит грандиозный Воянинов. Сейчас он прочтёт нам несколько своих рассказов.

Прежде чем начать чтение, Воянинов с минуту смотрел вверх и беззвучно шевелил губами. Казалось, он беседует с ему одному видимой ползущей по потолку мухой.

Его творческий метод состоял в том, чтобы соединять что-нибудь живое и красивое: цветок, ребёнка, девушку – с чем-нибудь отвратительным или мёртвым и писать об этом как об обычном деле.

Стоит, допустим, кухонный стол. На столе стакан чая, тарелка с варёными яйцами и газета. За столом сидит человек, пьёт чай, ест яйцо и читает газету. Чего, казалось бы, проще, но у Воянинова вскоре оказывается, что у человека отсутствует половина головы и его мозг кишит, например, маленькими носорогами. Яйцо оказывается глазным яблоком соседа по лестничной клетке, а газетная статья, которую читает человек, описывает детский утренник, на котором дети душат Деда Мороза. Благодаря такому методу у Воянинова сами собой сочинились многочисленные произведения, в которых желающие отыскивали невероятные художественные глубины.

Первый рассказ, прочитанный Вояниновым, был о трупе учителя музыки, играющем на скрипке.

Героями второго были молодожёны, откусившие друг у друга носы.

Затем Воянинов представил начало нового романа, нечто совершенно гениальное о поедании окровавленных бинтов хирургом-кардиологом.

Зрители смиренно внимали живому классику. Кто-то кашлянул, кто-то еле слышно вздохнул, но один негодник, забывшись, зашелестел конфетной бумажкой. Трагическая девушка одарила негодяя, жрущего сладости посреди агонизирующей Вселенной, таким взглядом, что бедняга чуть не подавился.

Когда Воянинов покончил с литературой, публике разрешили задать ему вопросы.

– Над чем вы сейчас работаете? – почтительно спросили его из зала.

– В последнее время меня интригует психология ужаса, – зашлёпал мокрыми губами Воянинов. – Страх и стыд заставляют людей тесниться на небольшом островке, который обыватели считают реальностью. Но мы, посвящённые, – аргонавты, странствующие по океанам Ужаса. Страх только раздувает паруса наших кораблей. Мы радуемся и своей и чужой боли, и трупы приветливо улыбаются нам.

Он приподнялся со своего стульчика и обвёл глазами аудиторию.

– Им нечего с нами делить, – объяснил он, понизив голос до интимного шёпота, – ведь мы готовы питать их своей плотью добровольно.

В его доверительном тоне было нечто тошнотворное.

– Райское яблоко было слишком примитивно в своей целостности, поэтому его полагается часто… надкусывать, – сообщил он, причмокивая. – Первую Вавилонскую башню строили из кирпичей. Но её необходимо было воздвигать из трупов самих строителей. Настоящая магия требует крови, – продолжал он. – В стране мёртвых новая Вавилонская башня давно построена. Это чёрный маяк, свет которого ослепляет посильнее солнца.

Он ухмыльнулся и почесал лоб. Его губы отлипали одна от другой медленно, будто сквозь них что-то протискивалось наружу.

– Ужасу нужно будет сгуститься для того, чтобы он стал императивом. Посвящённым он предстаёт бездной, на дне которой пространство сжато настолько, что трескаются рёбра. Профану ужас явится в личине демона, высасывающего из человека обывательщину так, как чревоугодник высасывает устрицу…

Вояниновская клешня ползала вниз и вверх по его физиономии. Жёлтые ногти скребли голубую щетину на подбородке, и царапающий звук доносился до дальних концов подвала. Люди слушали его, как загипнотизированные удавом мышата, но Коньков чувствовал к нему отвращение.

– Станьте бессмертными, или умрите, – вещал Воянинов. – Россия – страна хохочущих богов, логово распутного хаоса и спящего в золотом гробу уранового яйца. Она воняет лошадиным потом и бьёт жирную планету копытом. Она жаждет своего наездника, страшась и вожделея, она творит его из собственных ночных кошмаров. Его, как гомункула, уже взращивают в подземных лабораториях.

Глаза Воянинова закатились, как у впавшего в транс колдуна.