Сердце дьявола

Волин вошел в подъезд и удивился, насколько тот пустой и гулкий. Тишина стояла такая, что было слышно, как подвывает ветер в лифтовой шахте. Он пошел вверх, вслушиваясь в эхо собственных шагов. Сердце нервно бухало в пустой, как бочка, груди. Хоть бы кто-нибудь подал признаки жизни. Почему так происходит? Всю жизнь тебя нервируют привычные шумы. Один сосед слишком громко включает музыку, второй постоянно что-то сверлит, третий увлекся чеканкой и по три часа в день лупит молотком по железу, да так, что мозги на сторону сползают. Но, когда шум становится очень важным, когда он превращается в символ жизни, его нет. Именно из-за этой ирреальной тишины у Волина возникло чувство, будто, войдя в подъезд, он попал в другой мир. В мир, принадлежащий психопату. Здесь нет и не может быть шума, потому что нет других людей. Есть только Волин, Боря и две женщины. Небезразличные им обоим. Борин мир населен смертью. Смертью и страхом. Больше в нем не было ничего. Волин поднялся на площадку четвертого этажа и нажал кнопку звонка. Щелкнул замок, второй. Дверь открылась, и Волин увидел Люсю. Лицо белее мела. Глаза красные, веки опухли от слез.

— Заходи, — послышался из глубины квартиры мужской голос.

— Вообще-то, тебе не стоило приходить, но, раз уж пришел… заходи. Волин решительно переступил порог. Словно нырнул в гнилую стылую воду. Разом, с головой, так, что подвело сердце. Все окна в квартире были зашторены, с улицы не проникало ни капли света. Единственным исключением являлась кухня. Волин прошел в большую комнату. Здесь стоял диван, журнальный столик с плавящейся на нем свечой, стенка, телевизор на специальной подставке, два кресла, в одном из которых и устроился Боря. Левой рукой психопат прижимал к себе сидящую на подлокотнике Катьку, в правой держал нож. Лезвие упиралось в Катькину спину, как раз в районе сердца, чуть вдавливаясь между ребер. Волин остановился посреди комнаты, разглядывая маньяка. Он впервые увидел его настолько близко. Вчерашнее происшествие в больнице можно не считать. Тогда он еще не знал, с кем имеет дело. Катька, увидев его, почему-то побледнела еще больше, прошептала:

— Папа… папочка…

— Папа… папочка… — передразнил Боря и засмеялся. — Как она тебя называет обычно? «Предок», «старый диван», «развалина»? Нет? А как?

— Волин, — ответил Волин.

— Волин, — тут же повторил Боря. — Они все такие. Им нельзя верить. Ты — «папочка», пока смерть держит их за глотку. Отпустит — снова станешь «Волиным».

— А отпустит?

— Не-а, — Боря снова засмеялся. — На этот раз им не повезло. Да и то, может, тебе будет приятнее знать, что всю оставшуюся жизнь твоя дочь называла тебя «папочкой», а не «Волиным», а? Волин смотрел на него. Странно, думал он. Как можно было ошибаться? Этот ублюдок ни капли не похож на женщину.

— Это ты звонил мне? — спросил Волин. Зачем он спросил? Ему не было никакого дела до того, кто ему звонил. Боря — не Боря, какая сейчас-то разница? Просто Волину почему-то показалось, что будет лучше, если между ними завяжется разговор.

— Я? — Боря захохотал. — Брось ты. Я же не идиот.

— Да уж, я заметил.

— Нет. Тебе звонила эта сука Марина. Здорово она напугалась, верно? Волин едва заметно поморщился. Он не любил площадной брани. И уж тем более при детях. А Катька — ребенок. Хоть и большой…

— Кто такая эта Марина?

— Я же говорю, сука. Дура безмозглая.

— Она, похоже, здорово тебя разозлила.

— Еще бы, — Боря усмехнулся жестко. — Иначе я не стал бы ее убивать. Терпел бы, как и раньше, хотя она и доставала меня своими глупостями.

— Так ты хотел убить ее? — Волин старательно разыгрывал непонимание, тянул время, давая спецназовцам возможность подготовиться к штурму, а заодно «расслаблял» Борю.

— Конечно. А ради чего, по-твоему, я все это затеял?

— Ты убивал других женщин, чтобы убить Марину? — Боря кивнул утвердительно. — Что-то я не понимаю. Марина — живой человек?

— Обалдел, что ли? Если бы она была живым человеком, разве я стал бы с ней столько возиться? Просто отрезал бы ей башку, как другим, и все. Психопат дернулся раздраженно, и лезвие скользнуло по Катькиной спине, рассекая кожу. Девушка закусила губу. Глаза ее заполнились слезами. Волин понял: еще немного — и начнется истерика. И неизвестно, как отреагирует на нее Боря. Он может отпустить Катьку, а может перерезать ей горло.

— Так Марина живет в тебе? — спросил он нарочито громко, заставляя дочь отвлечься от мыслей о боли.

— Вот здесь, — Боря постучал кончиком лезвия по собственной голове. Это был хороший момент. Катька могла вырваться. Сил бы у нее хватило, но она боялась. — Точнее, жила. Теперь ее уже нет.

— И давно вы вместе?

— С самого детства. Когда появился я, она уже была.

— Чем же она так тебя допекла, что ты решил ее убить? Боря криво усмехнулся. Глаза его стали жесткими. В них проявилась бездушная злоба.