– Для меня большая честь, ваше высочество, служить вам. Прежде всего, я советую как можно быстрее переселиться в Челтенхэм, курортный сезон там еще не начался. Там вы сможете проводить время, соблюдая диету как в одиночестве, так и в обществе. Подавите в себе желание говорить с собой, однако без излишних усилий. Если тяга станет непреодолимой, то произносите в меру тихим голосом одно благозвучное слово, которое я вам сейчас напишу. Если же вы окажетесь в обществе, то повторяйте его про себя, легко касаясь рукой ожерелья. Жемчужины на время замените плодами водяного ореха. Однако я не думаю, что может возникнуть ситуация, когда ваше высочество будет злоупотреблять леденцами, которые я вам пропишу. Так вы обуздаете свой язык, а для укрепления ночного сна добавите к ним наркотическое вещество. В особенности рекомендую вам использовать курительные палочки: во время ночного сна возжигайте их на глиняных тарелках, а в течение дня подбрасывайте, не жалея, в открытый огонь. Я отдам шифрованное распоряжение мистеру Моргану, который в своей аптеке приготовит для вас все необходимое. Еще я оставлю вам исповедальную книгу, используемую в духовных орденах для испытания совести; тем моим пациентам, которые живут вдали от меня, она служит своего рода духовным зеркалом. При условии следования этим советам я могу обещать, что через месяц от вашего беспокойства не останется и следа. Наконец, было бы неплохо, если бы ваше высочество прибегло к услугам нашего сельского священника в качестве секретаря. В деревне встречаются удивительные натуры, которые ни в чем не уступают антикварам.
После того как я подробно изложил свои рекомендации, княгиня поднялась и позволила мне удалиться. Казалось, будто она догадывалась о чем-то большем, чем я предполагал; меня удивило, когда на мое прощание она ответила на старый придворный манер, поклонившись так, что одно колено и рука коснулись пола. Вероятно, этого жеста требовала исключительно ее гордость. Поклонившись, она подняла одинокую жемчужину из колье – ровный шар величиной с мраморную вишню, имевший потрясающую окраску. Мне было подарено украшение, о котором не мог и мечтать даже лорд Клайв.
Когда антиквар вывел меня из комнаты, я заметил, что в прихожей навели порядок. Огонь был потушен, дверь в погреб заперта, лестница и шнур от люстры исчезли, а охотники, стоявшие у камина, удалились. Комната опустела, как сцена после окончания спектакля. В моей работе меня удивляют вовсе не странные встречи. Гораздо более странным мне представляется то, что на любое безумие находится сколько угодно целителей. А коль скоро наш старый мир неколебимо совершает свой путь, у меня нет оснований сомневаться в том, что устроен он по высочайшему плану.
Ночами при свете свечей я рассматриваю королевскую жемчужину, но не только она напоминает мне о туманах Престона. Примерно шесть недель спустя в мой городской дом принесли большой плоский ящик, в котором лежала бережно упакованная акварель с померанской фермой. Я повесил ее на прочную красную тесьму, правда, не прямо над своим рабочим местом, а немного в стороне, над камином. Иногда я замечаю, как кто-нибудь из моих гостей внимательно смотрит на нее и, в конце концов, отворачивается, как если бы это был обман зрения.
К их числу относится и друг Уолмоден, после того случая с абсцессом ставший, правда, небольшим педантом. Оттого-то я никогда не оспариваю его мнения, что эта картина – произведение художника-сумасброда. Так, я могу умолчать о том, что в нашем прекрасном мире меня нередко привлекали диссонансы, подобно решетчатым дверям, открывающим путь к кругам высших гармоний, – равно как и о том, что опасность была малым таможенным сбором на этом пути.
Абрикос
Вскоре после того, как поезд миновал Лозанну, мои глаза смежил сон. Привидевшаяся мне история одного брака сначала предстала в виде чьего-то рассказа. Однако потом – когда речь зашла о начале размолвки – все события приняли зримый характер, причем такой, что перед глазами возник какой-то яркий фрукт, начавший медленно вращаться на своей ножке. Его оттенки переливались от сочно-желтого до фиолетового с россыпью темных крапинок. В интенсивности цвета, в крапинках и их расположении мне открылся без всяких слов дальнейший ход событий. Чрезвычайно отчетливо была увидена не только сама история со всеми деталями, но и ее тайный смысл, читавшийся как мелодия с нотных страниц.
Любопытно, что этот – пусть на самом деле печальный – образ позабавил меня, видимо, оттого, что представил человеческие отношения с необходимой или – как понял бы художник – с живописной стороны. При всем том у меня осталось впечатление, будто явление продолжалось не дольше мгновения, что промелькнуло между размыканием и смыканием век.
Первое добавление