Сердце пополам

Они гуляли по дорожкам и аллеям, делясь впечатлениями. Здесь, действительно, было очень красиво. Эта лечебница явно была очень дорогая. Пациенты, которым не требовался круглосуточный присмотр, жили в отдельных домиках, могли ходить на обед или ужин в общий зал, а могли заказать еду в свой домик. К их услугам был небольшой открытый бассейн (который пока был пуст — все же не лето на дворе), качели, для мужчин — силовые тренажёры. Не было лишь библиотеки, очевидно, считалось, что душевнобольным людям она ни к чему.

Кроме Жози, Томасу пару раз удалось поболтать с безумным поэтом, но тот был по-настоящему болен: говорил только стихами и то бессмысленную ерунду. Неудивительно, что с Жозефиной они подружились: главное, было ее совсем не трогать — и она была тогда совершенно нормальной.

В один из дней она примчалась к нему в беседку, ломая руки.

— Томас, доктор сегодня сказал, что мое лечение очень прогрессирует, — выпалила она, едва не плача. — Он сказал, что через пару недель отпишет моему мужу и пригласит его сюда, а потом, если все сложится — выпишет меня домой!

— Так это же прекрасно! — радостно воскликнул Грин. — Свобода!

Но Жози отчаянно разрыдалась.

— Ты не понимаешь, мне нельзя домой. Я потенциальная убийца! Что, если я все-таки убью его, и меня тогда арестуют, а может быть, даже казнят! Ах нет, женщин не казнят…

— Полно реветь, — вздохнул Том, привлекая девушку к себе и укачивая в своих объятиях. — Рано паниковать. Может быть, ты увидишь мужа и полюбишь его всей душой.

— А может быть, я вспомню, что он изощренно измывался надо мной и довел до сумасшествия, — сердито пробурчала Жози ему в плечо.

Том замер, вдруг понимая, что она совершенно спокойно переносит его объятия, а значит, решение доктора вполне объективно. Отчего-то от этой мысли стало горько во рту, и он ревниво прижал ее к себе чуть сильнее. Нет, он не хотел бы ее отпускать.

— Ты меня задушишь, — недовольно пробурчала Жози, ворочаясь в его руках, но не вырываясь. — Том, как думаешь, у дока должны быть записи? Ну, о нашем лечении, о прогрессе, о диагнозе…

— Однозначно, — кивнул Томас. — Предлагаешь взломать кабинет дока?

— Одна бы я ни за что не решилась, — покраснела Жози. — Но с тобой… мне не страшно. Я ведь была у него в кабинете, видела все эти ящики…

— Я вижу в темноте не хуже, чем днем, — сообщил ей Том. — Но кабинет заперт. Жози, у тебя ведь есть шпильки?

— Ну конечно!

Она вынула из гладко убранных пепельно-русых волос тоненькую металлическую шпильку, а Томас, повертев ее в руках, неожиданно для себя свернул из нее какой-то странный крючок.

— Вполне возможно, что я раньше был взломщиком, — задумчиво протянул он. — Знаешь, Жози… Если вскрывать кабинет, то сегодня или завтра. Тучи, туман по ночам. А ведь почти полнолуние, хороши мы будем, если нас заметят.

— Сегодня! — решительно заявила Жози. — Чем быстрее, тем лучше.

Они встретились ночью у главного здания и прокрались в кабинет врача (Томас, действительно, легко вскрыл дверь шпилькой).

— У тебя глаза светятся, — испуганно сообщила ему Жозефина. — Как у кошки в темноте.

— Бывает, — буркнул Томас, вскрывая один ящик за другим. — Кажется, нашел!

Жози ничего не видела во тьме, ей оставалось только слушать, как он читает громким шепотом:

— Томас Грин, мужчина, предположительно от тридцати до сорока лет, доставлен в клинику двумя неизвестными. С их слов Томас является: оборотнем класса рысь. Сексуальные предпочтения: мужеложец. Переломы рук и ног, открытая травма головы. Полная потеря памяти. Лечение… Так, это неинтересно. Мужчинами внесена оплата за пребывание Т.Г. в сумме 200 двойных империалов.

Он засунул папку обратно в ящик дрожащими руками. Ладно, оборотень — он это подозревал, но мужеложец — это уже слишком! Так вот почему док не возражал против его общения с Жози! Он не представляет для нее никакой опасности!

Чтобы хоть немного успокоиться, он нашел ее историю болезни и так же зачитал вслух:

— Жозефина Ивленг, 22 года. Синдром Святой Елизаветы. Доставлена в клинику мужем, лордом Эдвином Ивленгом, в крайне истерическом состоянии. Видимых ран и повреждений, как свежих, так и застарелых, не обнаружено. При поступлении вела себя агрессивно, кидалась на людей, плакала. Назначенное лечение: ледяные компрессы, успокаивающие сборы, голодание… Тебя морили голодом? Какое скотство!

— Я не помню, — коротко ответила Жози. — Том, кто-то идет.

— Мы узнали всё, что хотели, — он убрал папку на место и запер ящик. — Ты вся дрожишь. Я провожу тебя в твой домик.

Жози послушно шла за ним и даже позволила усадить себя на единственный в маленькой комнатке стул.

— Я все же сумасшедшая, — потерянно шептала девушка, обхватив плечи руками. — Боги, какой стыд! Послушай, Том, ты должен мне помочь?

— Как? — приподнял рыжеватую бровь мужчина, за неимением второго стула присаживаясь на краешек стола.

— Ты ведь этот самый…

— Кто?

— Мужеложец.

— Предположительно. Но не точно.

— Я думаю, что ты он самый, — надула губки Жози. — Поэтому я тебя совсем не боюсь. Ни капельки.