Сердце Рима

Легенды о крестовых походах, о несметных сокровищах сарацинов, о славных победах и великих подвигах пьянили его с раннего детства, и едва над губой стал пробиваться пушок, юноша отправился на далекий берег. Конечно, он шел не один. Его порекомендовали, памятуя былые заслуги отца, не кому-нибудь, а Рено де Шатильону – регенту короля иерусалимского Балдуина IV Прокаженного – в услужение. Даже когда палестинское солнце обжигало его кожу – он был счастлив. И когда песок застревал в его горле – счастлив. Как и в тот день, когда им довелось защищать Иерусалим от войска Саладина, пришедшего из Египта.

Знал ли тогда он, как все обернется? Знал ли, что его вера обратится в пытку?

Как он узнал? Это случилось после битвы. Прежде он жил в замке Крак-де – Моабит,[22] вместе со своим господином, он много слышал, но мало видел. И то, чем часто полоскали его уши, все эти истории о великих подвигах и славных сражениях, была ложь. Ужасная, мерзкая ложь. Резня, которую учинили воины под стенами Иерусалима, была не так страшна, как то, что вершилось после. Сарацины, кто был еще жив, подвергались чудовищным пыткам. Их смерть была долгой и мучительной. Когда же своими глазами он увидел, как несколько воинов креста бросают в гигантский котел разрубленные на части вражеские тела, то едва не закричал. «Опомнитесь, братья!» – хотел он сказать, но не произнес ни слова. Те, которые только что топтали черепа еще живых врагов, теперь пожирали их мясо, как дикие звери. Несколько позже он узнал, что каннибализм был делом обыденным еще в первый крестовый поход, и никто бы его не осудил. Убивать сарацинов – богоугодное дело.

Но он был верен, и эта вера помогала оставаться слепым. Когда же Рено де Шатильон приказал ему в числе прочих преданных людей напасть на караван, в котором (по словам доносчиков), находилась сестра Саладина, ни на миг не засомневался в своих действиях. Но караван принадлежал богатым купцам с хорошей охраной. Те воины не походили на обыкновенных, встречаемых на поле боя. Они были словно демоны, так же быстры и неуловимы. И все же их удалось сразить, но не ему.

Он помчался за одним из уходящих прочь неверных. Он гнал свою лошадь во весь опор, когда стрела пронзила горло несчастному животному, а вторая – его собственную грудь.

От глухого удара о землю в груди разлился жар. В тот же миг его поглотили бесплотные тени, которые лишь с виду походили на людей.

Тогда он родился второй раз. Очнувшись в боли и страхе, обнаженный, голодный, он не понимал, где находится. Вокруг были враги. Женщины, мужчины – темные лицами, черные глазами. Они не убивали его и не пытали, обходились настороженно, вежливо. Излечили его раны и дали одежду. Только затем его привели к нему – Саладину. Его отцу. Его вожаку. Но тогда, конечно, он этого не знал.

Ему предстояло узнать так много: о том, за кого он сражался, о тех, против кого поднял меч. Об ассасинах – шакалах, рыщущих по полю боя в поисках поживы. О том, что их орден распался на два, и одни ушли в наем к крестоносцам. Они стали причиной первого поражения Саладина под Иерусалимом, и они же дали ошибочную информацию о караване. Его представили Хасиму, предводителю той части ассасинов, что сражались на стороне Саладина. «Ты научишь моих людей тому, что мы не знаем о вас», – сказал главарь наемников, поглаживая шелковую бороду. «А что дашь мне ты?» – спросил тогда он, потерявший главное, что было в его жизни, лишившийся в одночасье и дома, и свободы, разочаровавшийся и разуверившийся. Как больно было видеть во врагах больше человечности, чем в союзниках. «Вера дарила смысл твоей смерти, – ответил Хасим. – Я же дам то, что привнесет смысл в твою жизнь. То, ради чего стоит сражаться. Истину». Слова сарацина насмешили его: «В чем же твоя истина?» – «В познании. Однажды ты поймешь».

И он понял. Его учили читать, и книги дарили знания, от которых голова начинала болеть, как болят мышцы, непривычные к работе. Он учился боевому искусству, которое не походило на грубое владение тяжелым мечом. Десять лет, равных вечности, он провел среди ассасинов, стал одним из них.

Истина стоила того, чтобы посвятить всю жизнь стремлению к ней. И однажды это стремление привело его на поле боя. Они вновь были перед Иерусалимом, но на сей раз ему довелось сразиться по другую сторону. И он был убит. Убит в бою рукой брата во Христе, чтобы воскреснуть.

Миг воскрешения был словно в тумане. Он очутился в теле – большом, сильном, здоровом. Запертым в темном месте, связанный по рукам и ногам. Не зная, что с ним, помня лишь последний бой, он стремился вырваться. В ушах стоял гул голосов, они оглушали. Он не сразу понял, что этот шум звучит в его собственной голове.