Марис стоял, склонив голову, и смотрел на скрюченную возле стены дома фигуру мальчика — Равена видела выглядывающие из-за предплечья Мариса ноги в рваных штанах, какие носили дети-бродяжки.
Обойдя Мариса, она ахнула и застыла, не в силах вздохнуть. Это определенно был ребенок — лет двенадцати, не больше. Она видела это по угловатой и худой фигуре, однако… Лицо мальчика было сморщенным и высохшим, как у старика.
— Он мертв, — сказал Марис.
— Клан Смерти? — прошептала Равена, в глубине души надеясь, что Марис опровергнет ее опасения.
— Все повторяется, — произнес он; его глаза, не мигая, смотрели на изуродованного страшным недугом мертвого ребенка. — Дети исхода хотят вернуть себе прежнее положение. Хотят наверстать упущенное. Для этого им нужно быстро восстановить свои духовные силы. А силы они черпают…
— Из смерти, — почти не дыша, договорила за него Равена.
— Поспешим, — решительно поворачиваясь, Марис положил ладонь на плечо Равены, мягко направляя ее обратно к карете. — Ему мы уже ничем не поможем.
Вернувшись в карету, Равена какое-то время не могла отойти от потрясения, а когда наконец смогла говорить, спросила:
— Марис, вы так и не сказали мне, куда мы направляемся.
— Потерпи, — был ей ответ. — Скоро увидишь.
* * *
Выйдя из кареты, Равена с тяжелым сердцем подняла глаза. Ее родной дом ослеп — окна были наглухо заколочены досками. Крыльцо заросло травой, как и весь двор перед домом.
За то время, что Равена не была здесь, дом пришел в запустение, и от этого горло сдавливало от непрошенных слез.
— Марис, — произнесла она, — зачем вы привезли меня сюда?
Оставив ее вопрос без ответа, Марис де Фаль поднялся на крыльцо и нарисовал в воздухе перед двустворчатой дверью какой-то знак. Равена услышала, как с той стороны отодвинулся засов, а потом дверь распахнулась.
«Заперты изнутри? — удивилась Равена. — Но ведь сейчас в доме никто не живет».
Судя по заброшенности, которая царила вокруг, дом был пуст. Кухарка и старая служанка после смерти родителей Равены должны были покинуть это место — для них здесь больше не было работы. Или дом был намеренно заперт изнутри магией, чтобы сюда не проникли бродяги, промышляющие грабежом?
Следом за Марисом Равена вошла внутрь. В прихожей было темно. Марис остановился напротив лестницы, ведущей на второй этаж, но вопреки ожиданиям, подниматься наверх не стал — свернул в коридор, который, как хорошо помнила Равена, вел в сторону библиотеки.
«Как же я скучала по этим стенам», — думала Равена, с тоской касаясь взглядом лепнины под потолком, дверей, за которыми скрывались знакомые с детства комнаты, картин на стенах.
В какой-то момент она опустила глаза и тотчас удивленно широко распахнула их. Впереди из-под двери просачивался в коридор свет, и — Равена никак не могла ошибиться, — это была дверь в библиотеку.
Равена остановилась, не в силах отвести взгляда от желтой полоски света, в то время, как Марис подошел к библиотеке и, повернув дверную ручку, толкнул дверь вперед, потом повернулся к Равене и кивком головы дал понять, что она должна подойти.
Равена колебалась. В последний раз, когда она стояла здесь, возле библиотеки, за этой дверью ее поджидало зрелище, выжженное в ее памяти, словно каленым железом.
Зачем Марис привел ее сюда? Зачем вновь заставляет переживать внутри весь тот ужас?
Однако было что-то такое во взгляде Мариса — непререкаемое, подавляющее, — из-за чего Равена не смогла ослушаться.
В библиотеке горел камин, а в кресле возле стеллажей с книгами кто-то сидел.
Сердце Равены в груди заколотилось с такой силой и скоростью, что могло бы вырваться наружу.
Как часто она наблюдала со стороны за своим отцом, который в этом самом кресле сидел, склонив голову над книгами? Кажется, в детстве для нее не было привычнее картины. И в то же время ничто не умиротворяло ее больше, чем фигура родного отца в окружении книг.
Тогда, в детстве, ей казалось, что так будет всегда. Пока Гидеон де Авизо каждый день сидит в библиотеке, погрузившись в чтение, в ее жизни все останется неизменным — ничто не сможет разрушить этот маленький уютный мирок.
— Подойди, — услышала она голос Мариса.
Равена медленно направилась к креслу, пересекая библиотеку. Ей казалось, что на эти несколько шагов у нее ушла целая жизнь.
Рука сидящего в кресле человека покоилась на подлокотнике, ноги были укрыты пледом, а на коленях лежала закрытая книга.
В последний момент, Равена остановилась, не находя в себе храбрости идти дальше.
«Это не может быть отец, — говорила она себе, в глубине души боясь обмануться. — На моих глазах Амир пронзил кинжалом его сердце. На моих руках отец издал последний вздох. О чем я думаю, о небо, это невозможно!..»
Скомкав в пальцах ткань юбок, Равена сделала над собой последнее усилие и обогнула кресло.
Человек в кресле спал, уронив голову на бок. Под закрытыми глазами у него залегли густые темные тени, лицо было бескровным, как у тяжелобольного, и исхудавшим настолько, что на него было больно смотреть.