Сердце умирает медленно (СИ)

Прошло два месяца с операции, давшей мне шанс на новую жизнь. А значит, мы очень давно не виделись с Райаном. Маме казалось, что у меня депрессия, она била тревогу, но я каждый день старалась ее, а также врачей, в этом разубеждать. Много гуляла, каждый раз получая все новые и новые эмоции, пыталась понемногу рисовать и всякий раз натужно улыбалась, скрывая за видимой беззаботностью недосып из-за ночных кошмаров и тревогу из-за того, что продолжала слышать музыку, которую никто другой почему-то больше не слышал.

Я и сейчас почти ежедневно ее слышу.

Иногда она отдается низкими нотами в шелесте листвы, иногда звенит высокими в бренчании металлических подвесок, закрепленных над дверью. Все чаще среди толпы, стоящей на перекрестке у светофора — в мелодии чьего-то мобильника или пульсацией в звонком смехе сразу нескольких голосов незнакомцев, сливающихся в один. Начинаю оглядываться, искать, вслушиваться, и не успеваю уловить. Она тает, растворяется в воздухе, становится все тише, пока окончательно не исчезает, сводя меня с ума своей неуловимостью.

И тогда у меня кровь стынет в жилах, потому что я понимаю, что это ненормально.

«Надеюсь, ты читаешь мои письма.

Или когда-нибудь прочтешь. Ведь мне некому больше рассказать о том, что со мной происходит. А позвонить тебе я не могу. Боюсь, что услышу длинные гудки или, что еще хуже, сигнал оборвется, и тогда мое сердце зайдется где-то в глубине груди, за ребрами, и сгорит от тоски. А этого никак нельзя допустить, потому что, принимая донорский орган, я обещала заботиться о нем как следует.

И мы с ним постепенно привыкаем друг к другу. Серьезно. Заключили нечто вроде соглашения. Я люблю это сердце, как свое собственное, и оно тоже любит. Постепенно им и становясь — моим собственным. Это очень важно. Потому что если в один прекрасный день мой организм решит, что этот орган вредит нам, то он убьет его. Моя иммунная система прикончит новое сердце. Стало быть, умру и я.

Прости, что пишу тебе это. Просто мне совсем не с кем поговорить. Некому рассказать о своих проблемах, поделиться наболевшим. Своими сомнениями, страхами.

Когда я говорю с тобой, пусть даже таким образом — на расстоянии, посредством символов, складывающихся в электронное послание, мне становится легче.

Как тогда. Когда я чуть не совершила непоправимое… Помнишь?

Если бы кто-то узнал о том, что ты не дал мне совершить тот ужасный поступок… о том, что я собиралась сделать… Никто и никогда не дал бы мне новое сердце и шанс на новую жизнь.

Спасибо тебе, Райан.

Живая, благодаря тебе, Эмили».

— Дорогая, ты куда? — Спросила мама, наблюдая, как я застегиваю босоножки.

— Ежедневная прогулка, мама. — Встала, покрутилась перед зеркалом. Светлое хлопковое платье с нежным кружевом по низу смотрелось на мне все так же объемно, но уже гораздо лучше, чем месяц тому назад. Лицо успело приобрести здоровый оттенок, кожа сияла, и только впалые щеки и тревога в глазах выдавали мою подавленность и некоторую угнетенность состояния. — Поможешь?

Повернулась к ней спиной. Мама подошла и принялась застегивать пуговки на вороте моего платья.

— Не уходи надолго, Эмили. — Ее голос тихо дрожал. — Я очень переживаю.

— Пару часиков, мам. У меня ведь с собой телефон.

— И не находись долго на солнце, ладно? — Она отошла. — Обещали переменную облачность, но если… В общем, ты сама знаешь… Просто спрячься в тень.

Я обернулась и посмотрела ей в глаза:

— Помню про все меры предосторожности.

— С каждым днем приходится ждать тебя все дольше… — Мама тяжело вздохнула.

— Мой организм крепнет, я чувствую больше силы, становлюсь выносливее. — Пожала плечами. — Это полезно для сердца.

— Что именно? Загазованный воздух? — Ее брови сошлись на переносице.

— Ну… В парке я тоже бываю.

— Умоляю, избегай мест скопления людей, Эмили. — Она положила свои руки мне на плечи. — Помни обо всех рекомендациях докторов.

— Конечно, мама. — Улыбнулась я, поцеловала ее в обе щеки и направилась к выходу.

— Ты приняла лекарство? — Вопрос догнал меня уже у двери.

— Разумеется! — Усмехнувшись, послала ей воздушный поцелуй и спешно вышла на улицу.

Как же тяжело маме было выпускать своего птенца из гнезда! Как же она всякий раз переживала! Ей очень повезло, что из-за страха перед неизвестностью я месяц назад не хлопнула дверью и просто не ушла в никуда. Постепенное отдаление нас друг от друга казалось мне наименее болезненным способом разорвать пуповину, которая все еще держала нас обеих друг подле друга. Я чувствовала, что мне нужно было скорее стать свободной и самостоятельной, но маме это было нужнее. Выбраться из череды серых дней, переживаний, забот о больной дочери и зажить своей жизнью — вот то, чего она на самом деле заслуживала.

Глава 12