Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

— Когда никто не видит, ронять себя тем более не стоит. — Лейтенант отодрал еще теплое тесто. — Но в дороге манерничать и впрямь глупо. Это свинина?

— С грибами, — уточнил Уилер. — Сударыня, вы позволите нам маринованный чеснок?

— Конечно, — мама вот так же раскрывала глаза, когда ей говорили, что запел соловей или что-то расцвело, — он ведь вкусный. Я тоже буду.

Волшебницы чеснок не едят, волшебницы не разъезжают в мундирах и не возят с собой котов, зато при этой Селине можно не задумываться над каждым словом. Вот бы еще понять, что или кого забыла белокурая серьезница в армии Савиньяка, хотя какое, в сущности, ему до этого дело?

Вечер получался отменным. Драгун молчал и ел, зато они втроем болтали о кошках, соленьях, волынках и деревянных башмаках, будто не было никаких войн и мятежей, только придорожная харчевня и хорошая компания. А потом у входа на террасу воздвиглась длинная тень, и Руппи узнал корнета Понси, которого по вполне очевидным причинам за стол не позвали. Что ж, он пригласил себя сам.

— Теперь я вижу, — возвестил памятный по прошлой зиме ябедник, — вижу всю низость коварства! Что ж, мне остается одно. Капитан Уилер, вы — подлец! Судьба свела нас прежде, чем я надеялся, и не я преследовал вас, но рок. Я требую удовлетворения!

— Чего-чего? — беззлобно удивился Уилер и повернулся к Руппи, с которым как раз выпил на брудершафт. — Ты что-нибудь понял?

— Пожалуй, — шепнул Фельсенбург, глядя на преодолевшего половину расстояния от двери до стола и не перестававшего вопить корнета. — Он поэт и…

— …чучело, — с чувством произнес Уилер, — но деда жаль.

— Не надо его обижать, — тихонько попросила Селина. — Это из-за меня. Я слушала его стихи, он думал, мне интересно, а мне надо было в приемную регента и погулять по Тарме. Капитан, вы же знаете!

— Я не больно, — пообещал капитан.

— Ты шепчешься с ним! Даже сейчас!..

Палец поэта почти ткнул Уилера в грудь. Понси по-прежнему напоминал сразу и богомола, и ужа, но Руппи отчего-то представился юный дятел, напавший на умудренного жизнью хоря.

— Соблазнитель и трус!

— Заткнулся бы ты, приятель, и шел бы… спать, — посоветовал «фульгат». Будь он в самом деле вероломным убийцей, ревнивец был бы уже мертв.

— Я не уйду! — Долговязая фигура стала еще длиннее, впрочем, сумерки вытягивают всё. — Сейчас ты мне ответишь…

В Уилере усомниться было трудно, но Понси встал слишком удобно, чтобы этим не воспользоваться, к тому же взыграла, требуя своего, память о Старой Придде. Руперт незаметно подвинул ноги. Корнет усиленно стаскивал новую, неразношенную перчатку, та не поддавалась, а Уилер с веселым любопытством следил за тужащимся мстителем. Момент был самый что ни на есть подходящий. Вскочить, ухватить голубчика за плечо, завести руку за спину, как это делают в кабаках с разгулявшимися матросами, и конец грядущему кровопролитию. Дурацкий, правда, ну да по герою и подвиг.

— Корнет Понси, — напомнил Руперт, — регент Талига запретил дуэли, так что считайте себя арестованным. Уилер, куда его проводить?

— Куда? — задумался «фульгат». — Видел я тут в саду подходящую гауптвахту, так ведь утопится, чего доброго. Да и людям несподручно будет.

— Трус! — возопил корнет. — Жалкий трус, прячущийся за вражескую спину!

Этого Руппи не стерпел. Знакомая по Эйнрехту разухабистая волна радостно захлестнула лейтенанта и тут же рассыпалась искрами, колкими, будто снежинки или смех.

— Доносчик! — провыл наследник Фельсенбургов в тон ревнивцу. — Жалкий доносчик, вмешавшийся в дело чести. Вспомни Старую Придду, несчастный, и Старый Арсенал! Теперь мой друг и его враг отмщены самой судьбой. Ты не получишь удовлетворения прежде тех, кого выдал!

— Ой, — удивилась за спиной Селина, — так вы знакомы?

— Этот господин требовал от нас любви к прескверным стихам. — Стоять спиной к даме было невежливо, и Руппи, не выпуская добычи, обернулся. — Чуть до дуэли не дошло… Леворукий, и как я мог забыть?! Корнет вызвал или почти вызвал герцога Придда. Антал, ты не можешь с ним драться прежде полковника.

— Да я в общем-то и не собираюсь. — «Фульгат» был само миролюбие. — Придд, говорят, в Гёрле… А этот-то с Заразой что не поделил?

— Одного вашего поэта, Понси он нравится, прочим — нет. Имени я не запомнил…

— Невежда! — завопила приотпущенная заболтавшимся лейтенантом добыча. — Я говорил тогда, я скажу сейчас!.. Вы все невежды, а ты — лжец! Ты не можешь не помнить великого Барботту, но ты хочешь… жаждешь унизить его! Ты притворяешься, что забыл обращение гения к тебе подобным, сейчас ты вспомнишь! Я… Я презираю вас всех…

— Не всякий презренья достоин, — Руппи, рассердившись, прижал костлявую руку посильней, и Понси замолк, — как и любви, и насмешки.

Ненависть, грусть, сожаленье трогают разные струны…

Старину Майнера Руппи переводил на талиг под надзором самого злобного из присланных бабушкой менторов, сегодня это пригодилось.

— Это и есть Барботта? — удивился Уилер. — А ничего!