— Что?.. А?! — Груда тканей завозилась и раскрылась, словно отошел от кочана внешний лист. Роскошная села на постели и, не открывая глаз, высекла огонь. — Ох… я кричала, да? А я подумала… мне тут… Что с тобой?!
— Я… Я видела в саду двоих. Я их помню. Они меня ждали… Они хотели…
— Сон, — улыбнулась женщина. — Иногда сны бывают такие… странные, а в девичестве мы пугливые. От незнания. Представь себе, Курт…
— Нареч… Сударыня, прошу меня… Сын вашей сестры рассказал про меня не все! Старый герцог с цепью на груди велел молчать, но теперь нельзя…
Роскошная слушала, глубоко дыша и не прерывая. Мэллит сбивалась и выправлялась, объясняя про Повелевающего Волнами, заступившего дорогу мертвому, про нареченного Робером и солдата, чье имя ничтожная забыла…
— Он отдал мне вот это. — Семилучевая звездочка легла в ладонь. — Знал, что я бегу, что я — женщина, и отдал, а ведь для вас душа ценнее жизни… Теперь этот солдат там… в Олларии. И никому нельзя выходить, я слышала!
— Там много кто! — Роскошная встала и начала одеваться — без спешки, но быстро и ловко. — Те, кто к тебе приходил, не забыли себя. Такое редко, но бывает. Знать бы, сколько они бродили под стенами — в Хексберг нет дороги ни варитам, ни выходцам. Вот ведь, пятнадцать раз польза, шестнадцатый — вред! Чего глазами хлопаешь? А ну брысь собираться. Едем!
— К блиста… К герцогу-регенту?
— К Курту, и немедленно!
Глава 3
Северо-восточная Гайифа. Кипара
400 год К.С. 8-й день Летних Волн
1
Козел был прелестен, но безымянен. И вовсе не потому, что, потеряв любимого хозяина, согласно завету Бакры, утратил и данное тем имя, просто к скотине ничего не липло. Такое случается: у батюшки был повар, само собой, отличнейший, которого, без сомнения, как-то звали, но никто этого имени не знал — жена и та величала беднягу то муженьком, то старым дуралеем. Так и с доставшимся Марселю скакуном. Виконт пытался бороться с судьбой, нарекая гордого рогача то Астром, то Анаксом, то, с учетом театра военных действий, Арсаком, куда там… Тварь упорно оставалась Скотиной и Козлом. Через месяц смирились оба. Валме — с волей Бакры, лишившего свое дитя имени, дитя Бакры — с косоруким наездником; впрочем, косорукость потихоньку отступала.
Взяв неделю назад под бдительным оком Коннерова братца дюжину хитрых препятствий и взлетев по каменистому склону к потягивающему касеру наставнику, Марсель понял, что к бою готов, то есть готов, но не совсем. Безымянный козел не способствует прославлению талигойского флага, и виконт лично раскрасил могучие рога черным и белым. Вышло верноподданно, но скучно и как-то убого. Мог бы выручить алый, но использовать цвет покойной королевы было бы бестактно по отношению к Рокэ, и Марсель обратился к собственному родовому наследию. Рога стали бело-черно-зелеными, а сбрую украсили зелено-черные банты. Это уже было не стыдно показать и друзьям, и врагам. Виконт ждал битвы, грыз знаменитые кипарские грушеяблоки, кои автор трактата об изысканной и здоровой пище предписывал кушать только что сорванными, угощал Скотину и любовался пейзажами.
Будь северо-восточная Гайифа поровнее, убери Леворукий или тот же Бакра излишек горок, холмов и холмиков, вышло бы очень похоже на Дорак с его вишневыми садами. Сады имелись и здесь, и какие! Разлапистые тщательно побеленные деревья гнулись от чудовищного урожая, ранние сорта уже вовсю осыпались, изрядно возбуждая бакранских скакунов. Козлов тянуло к изысканным фруктам не меньше, чем их наездников — к воинским радостям, но имперцы сопротивляться не спешили, разве что младший Шеманталь нарвался на необычно упорных таможенников. Отряду Коннера, с которым шли Марсель и Рокэ, не досталось и этого. Адуаны и бакраны добрались до столицы провинции беспрепятственно, но Кипара, по словам разведчиков, готовилась к защите. Это было поводом, и Марсель, скормив навязчиво мекающему Скотине парочку грушеяблок, под одобрительное адуанское хмыканье браво взлетел в седло.
— Я — к маршалу, — объявил он и поправил нарожный бант. Скотина счел это намеком и принял с места душевытрясательным галопчиком; впрочем, Валме и сам собирался подскакать к Рокэ во весь опор. Виконт успешно осадил разогнавшегося скакуна на пологом холме, с которого открывался прелестнейший вид, и спрыгнул наземь, бросив поводья расплывшемуся в счастливой улыбке бакрану. Кажется, из свиты его высочества Бархи.
— К господину регенту Талига.
Господин регент поднял бровь, торчавший рядом Коннер — большой палец. Славный все-таки человек, и Котика подарил.
— Мы готовы идти в бой, — отрапортовал виконт, — во славу Талига и великой Бакрии. Когда?
— Сейчас.