— Тюрегвизе! — словно выплюнул он. — Это тюрегвизе… Где Уилер?! Убью…
— Уилер ускакал, — брякнул Чарльз и понял, что Уилер на розовом коне был бредом, и не только Уилер… Они не клевали изумруды, они пили тюрегвизе…
— Уехал?!
— Наверное, — вывернулся Давенпорт, выуживая из памяти обрывки разговоров. — Маршал велел ему явиться… С самого утра…
— Сволочь! — начал столь же зеленый, что и Реддинг, Шлянгер и вдруг сменил тон: — Прошу простить… Я про…
— Это мои извинения… — Лауэншельд тоже держался за голову и тоже был мокр до нитки. — Вас следовало… вернуть в расположение… талигойских… Приказ… его величества выполнили бездумно…
— Что еще за… приказ?
— Отливать спящих не в своих палатках офицеров водой… невзирая на звания и заслуги… Солдаты исполняли, не… приняв во внимание, что вы… любезно… согласились воспользоваться гостеприимством моего полка… не являетесь подданными… Проклятье! Моя голова…
— Гостеприимством… — пробормотал Реддинг. — Мы были под соснами… у нас… То есть все равно у вас… Проклятье…
— Мы пошли в гости. — Теперь Давенпорт вспомнил вчерашний вечер, с ночью было хуже. — Нас пригласили, мы пошли… Мы с вами, Сэц-Алан, Уилер, бергеры Вайскопфа. Они не хотели, но вы приказали.
Под соснами пили вино, сладкое… Потом Уилер брякнул на стол первый бочонок, его прикончили и со вторым пошли в гости. К Лауэншельду — у ронсвикцев стыло мясо, к которому до прихода врагов не притрагивались, и темное пиво… Много пива. Море, океан…
— Нужно выпить пива! — Лауэншельд тяжело поднялся на ноги, загородив половину неба. — Мы выпьем пива, и все будет намного лучше. Прошу прощения…
О чем докладывал полковнику бледно-зеленый адъютант, не владевший гаунау Давенпорт не понял, зато понял Реддинг.
— Нет у них пива, — перевел он, — ни капли… Вчера выдули всё. Совсем всё. Сперва у нас, потом — у них…
2
Это никто не назвал бы похмельем. Просто было зябко и тревожно, будто война все еще висела над головой. Впрочем, завтрак с Хайнрихом после ужина с ним же с успехом заменял безнадежный бой в окружении. Маршал Савиньяк умилился сравнению и провел гребнем по волосам. От ночи варварской откровенности и варварской же попойки уцелел разве что туман в ущельях и опрометчивых головах, а утро сведет за столом хоть и договорившихся, но врагов, так что прощай, «Леворукий». Свое дело ты сделал, отправляйся к своим кошкам!
Лионель застегнул талигойский мундир и какое-то время разглядывал усыпанных отменными изумрудами лебедей, принимавших в объятья то Алису, то Манрика, то Фридриха. Странный путь от дриксенской королевы до дриксенского же болвана. Круг замыкался, в этом было что-то одновременно забавное и настораживающее.
Презент Лионель завернул в трофейный гвардейский шарф, что, будь он Хайнрихом, немало бы его развеселило…
— Ба! — развеселился Хайнрих. — Гвардия Фридриха не умирает, но удирает, теряя тряпки. Жаль, вы не подобрали подштанники!
Король был свеж и уже благоухал пивом. Лионель положил на стол флягу.
— Мне показалось, алатский напиток пришелся вам по вкусу. Говорят, если он не убивает сразу, то делает сильнее.
— Не откажусь! Я должен был взять в жены алатскую принцессу, но она решила стать бабкой вашего узурпатора… Ларс, расстилай здесь. Эти шкуры я добыл в горах. Отныне их место — у камина вашей матушки.
— Черные медведи за розовых лебедей… Готовая притча, а моя матушка балуется пером. — Мех был темным, темней, чем у алатских медведей, а вот зубы и когти отличались мало. — Варварский обычай позволяет снимать шкуру даже с герба?
— Двое медведей в одной берлоге не уживаются. Я каждый год это доказываю при помощи рогатины. Это удобней и дешевле тайной канцелярии, которую держит мой родич кесарь. То есть держал.
Пауза, которой позавидует сам дядюшка Рафиано. Излом щедр на сюрпризы.
— Его величество Готфрид проникся доверием к своим подданным?
— Напротив. Он стал настолько умен, что захотел придушить племянника. И настолько глуп, что отослал врача и канцлера, и готово. Удар. Талиг ждет большая и дурная война. Фридрих заслужит свое Золотое Дерьмо, но крови будет много. Сперва в Придде, потом в Эйнрехте…
— В Дриксен так любят проигравших?
— Проигравших любят коровы. Толстые коровы, которых доят. Принцесса Гудрун именем Создателя поклялась, что отец назначил Фридриха регентом, а сам Создатель молчалив, как малютка Ольгерд.
— Наследник до сих пор не говорит?
— Не говорит и не будет. Сейчас в Эйнрехте слышно только Фридриха и Гудрун.
Огромные руки откупоривают флягу. Тюрегвизе пахнет дымом, полынью и чем-то еще. Видимо, войной. Готфрида нет, есть Фридрих… Для подобной новости лучше бы подошла «пьяная» ночь, но Хайнрих предпочел не «проговориться», а сказать.
— Ваше величество, если рамку дополнить четырьмя коронами, она лишь выиграет.