Шалая мысль, что отец Урфриды, как и любой отец, знает о дочери меньше, чем думает, прожила недолго. Ровно столько, сколько постаревшему герцогу потребовалось, чтобы пересечь кабинет и подойти к столу, за которым Ли последний раз сидел вместе с Рокэ и бароном Райнштайнером. Тогда мать с Бертрамом раздражали Колиньяры, а Рудольфа – Сильвестр. Слишком мало раздражал, как выяснилось.
– Ну здравствуй, граф! – Военных Рудольф называл на «ты» и по имени, придворных – по титулу. Ли Савиньяк был для него чем-то вроде затесавшегося меж птиц и зверей нетопыря, правда, своего.
– Рад вас видеть, монсеньор. – Лионель без объяснений положил бумаги на стол. Подписи и печати излучали важность, только перешагнуть самый хитрый договор легче, чем выпитый под ночные откровения бочонок.
– Хорошо воюешь. – Рудольф поднес договор к глазам. – Веришь?
– Да. – Рудольф не слышал, как плескалась вокруг конских копыт живая вода, и он устал. Очень.
– Пожалуй, и я поверю… О наших делах наслышан?
– Не более того. Бруно начинает удивлять.
– Ты всегда был вежлив. Карты и рапорты найдешь в своих комнатах. Глянь, как отдышишься, впрочем, дело ясное. За дриксами преимущество, нам остается вертеться и ждать твоего братца. Ну и осени, само собой.
– Я посмотрю.
– И дерзил ты тоже всегда. Очень вежливо дерзил. – Улыбка намекала на шутку, только шутить регенту вряд ли хотелось. – Что Хайнрих? Не похудел? Ты заставил его хорошо побегать.
– Мне не с чем сравнивать: раньше мы не встречались, но охотиться «Медведю» нравится.
– Мир тем не менее предложил он.
– Хайнрих не хочет дразнить свои горы на Изломе и не намерен в ближайшее время помогать Дриксен. Я не знаю, чего в перемирии больше: презрения к зятю или уважения к предкам.
Гаунау был откровенен откровенностью шестопера при встрече с черепом – никакого риска. Для шестопера. Почему бы не сговориться с противником, от отчаянья вцепившимся тебе в пятки? Почему бы не напомнить ушлому талигойцу, что между ним и троном не так уж много голов?
– Я тоже не хочу воевать. – Ноймаринен повернулся и тяжело зашагал к окну. Лионель проводил взглядом сутулую спину и потянулся за вином – дожидаться приглашения в этом доме считалось дурным тоном. На столе была разложена карта Придды. Обе армии топтались вокруг Доннервальда, но сама крепость была обведена черным и перечеркнута. Взяли…
– Взяли, – подтвердил издали регент, – но смотреть будешь потом. Мешать не стану. Ты сильно рисковал.
– В пределах разумного. – Тинта. Как же север любит сладкое… – Полностью сохранить армию я не рассчитывал, но крутиться можно было долго. Достаточно, чтобы Гаунау не успела в этом году с войной, а до четверти людей я бы вывел в любом случае. Цена, как говорят интенданты, разумная.
– Соглашусь. Как регент. Только я был еще и Первым маршалом. Мне не нравится, когда армии списывают еще до начала кампании, но, сдается, ты просто повторил кагетский фортель… Удачно повторил, кто спорит – «Франциск с бриллиантами»[5]
у тебя на лбу написан, только «Франциска» у меня сейчас нет. Манрик вывез из Олларии все, что мог, но готовые ордена вместе с королевскими регалиями прибрал Фердинанд.– Я проведал по дороге Манрика с Колиньяром.
– Не до них. Вечером надену на тебя ленту, а орден пока мой поносишь. И не задирай подбородок, это не тебе нужно, а здешним орлам, они после Доннервальда как прибитые ходят.
– Вы меня неправильно поняли. Я не приму «Франциска». Ни вашего, ни свободного. «Франциск с бриллиантами» – это слишком много за повторение чужого трюка и слишком мало за выигранную кампанию. Дайте мне либо малого «Франциска», либо «Октавию»[6]
. На выбор.– Вот ведь!.. «Молния, соединившись с Волной, породит Ветер»… Она и породила. Уж будь любезен, реши, повторяешь ты Алву или нет.
– Я уважаю себя и знаю, что и для чего делаю. Если это значит уподобляться Рокэ, то да, я ему уподобляюсь. И да, я отказываюсь от большого «Франциска». Описание кампании от Ор-Гаролис до Альте-Вюнцель готово. Оно будет полезным: став регентом Дриксен, Фридрих так или иначе будет влиять на ход войны.
– Я посмотрю и отошлю фок Варзов, но вряд ли Фридрих отважится сместить Бруно после собственных неудач.
– Фридрих пытается подражать Алве, – улыбнулся Лионель. – Когда силы сопоставимы, а подчиненные боятся начальства больше, чем противника, как было у Ор-Гаролис, это удобно, но в Придде, насколько я успел понять, все преимущества за дриксами. Бруно со своими генералами может превратить регентскую наглость в удачное наступление. Если захочет, само собой, ведь он тоже принц.
– Принц, но не из тех, кто поддастся чужим, чтобы нагадить своим… Да и невыгодно ему это. Разбить тех самых фрошеров, что дважды расколотили Фридриха, значит перетащить эйнрехтское одеяло на себя.
– Победы, случается, крадут. Бруно немолод, холост, и у него почечные колики.
– А у меня – спина. Ноет и ноет… Твоя мать в Олларии. Оказалась там сразу после убийства и осталась. Я рад – за Эпинэ нужно присматривать. Не в смысле верности, тут все в порядке, но парень невеликого ума.