Серебряная лирика

а это все засухи козни.

Любовь, я тебя подожду!

Дышу я в закрытом пространстве,

пойду подышать я в леса.

Пусть едет замученный транспорт,

пройду по тропинке. Слеза.

3 сентября 2002

***

Ночь бесцветна, нет цветов,

есть темней, светлее.

Тени вьются от цветов,

месяц чуть светлеет.

Стук, да стук, да шорох шин,

стук дверей в подъезде.

Сколько не было вершин,

жизнь как на разъезде.

Ночью слышно далеко:

всхлипы, вскрики, поезд.

Всем живется нелегко.

Ночью спит лишь совесть.

Ночь бесцветна, нет цветов,

есть темней, светлее.

Тени вьются от цветов,

месяц чуть светлеет.

4 сентября 2002

Осенняя небылица

Слегка колышутся каштаны ветерком,

каштаны – страусы, букет на длинной ножке.

Они прикованы к земле перед броском,

но не бегут, они – не страус у повозки.

Вокруг каштанов бродят голуби: топ, топ.

А дальше что? Вдали – сосна вонзилась в небо.

Раз в десять выше ствол и крона в небе. Стоп.

Опять букет? Сосна букет? Молчит. Все, небыль.

Вороны каркают и там букет берез.

Собаки лают, им букет из нежной пихты.

А я сижу среди осенних, желтых роз,

где ветки – страусы секреты эти пишут.

2002

Осенняя икра

Икринки по маслу скользили неровно,

как шарики ламп над моей головой,

как листья, что ветром сгоняются к бровке,

но там за окном с желто – красной листвой.

И дети икринками ходят по сцене,

затем у зеркал непременно встают.

Все их упражнения заманчивы, ценны.

Потом по домам разбегаются – юрк.

И осень одна отцветает листвой,

деревья – шары, это те, что одни.

И скоро листвы будет, скошенный ворох,

но только икру мы всегда не едим.

Стихов мудрых строчки – икринки столетий,

находки геологов – солнечный клад.

И пусть многих дел завершается лето,

но в виде икры они где-то лежат.

Люблю я икру, ту, что просто на масло

Мне Бог положил своей щедрой рукой.

Ее бесконечно, безудержно мало,

и эти икринки все в лузу, с игрой…

2002

***

Желто – зеленые дыни – арбузы.

Желто – зеленые листья осин.

Желто – зеленые ниточки блузы.

Той, что ложится на ноги лосин.

Хрен лишь остался не желтый, зеленый,

словно он летом навек опаленный.

Серо – прозрачное небо печали.

Серо – прозрачные очи твои.

Серо – прозрачные воды причала.

Серо – прозрачные ветки хвои.

Стекла остались прозрачною рамкой,

ты – за стеклом, я – забытою дамкой.

2002

Пир

Десятки сумок вышли из машины,

их взяли в руки. Двери. Лифт. Этаж.

Для входа в дом для них бы двери шире,

похоже, кто – то входит в дикий раж.

Бутылки вин, воды, консервы, водка.

Свекла, морковь и зелень, и икра.

Торты и хлеб, естественно, селедка,

и мясо, рыба, курицы сестра.

Все это моют, варят, заправляют,

и майонез везде заветный гость,

шампанским оживленно так стреляют.

Пока готовят, соли ухнут горсть.

И все готово. Сдвинуты все стулья.

Стоят столы под пледом скатертей.

Но вот давно, совсем не варят студень,

салаты, вина, рыба – для гостей.

Хрусталь бокалов искренно сияет,

хрусталь салатниц – солнечный магнит,

и на столе, в салатах скрыты яйца,

салфеток ряд под вилками вдруг сник.

Приходят гости. Радость оживленья.

И каждый гость – подарок для судьбы.

Хозяева за день не знали лени,

теперь награда в их заветный быт.

Пришли цветы и роза в сарафане.

Пришел альбом, огромный, как портфель.

Пришла цепочка, крестик – эти званы.

Пришла игра, и в детских ручках зверь.

Собрались гости, сели очень чинно,

и первый тост, за крестик на цепи.

И крестный – это все – таки мужчина,

и крестная в семейной есть цепи.

Туда – сюда. Все скромно и спокойно.

Еще часок – и громче голоса,

и вот уже фужер один расколот,

и над столом из рук одни леса.

Все пили, ели. С рокотом – курили.

Смеялись гости. Мусор возрастал.

От чистоты остались лишь руины.

'За крестницу!' – последний тост настал.

26 сентября 2002

Желтые гривы

Желтые гривы роскошных лесов

ждут завороженно пристальных взглядов.

Жесткие игры закрыть на засов,

жизнь защитить и леса от проклятий.

Жадно хватаешь от жизни ты все:

жирный кусок уходящих мгновений,

женщину ту, что ты любишь еще.

Жаркие взгляды – любовные звенья.

Желтые гривы на женских плечах

ждут теплой ночи с лесным вдохновением,

жарко искрятся от чувственных чар,

жухло колышутся – сказочный веер.

Жизнь – это сказка, истома судьбы,

жаркие дни очень часто мгновенны.

Жалюзи леса видны без листвы.

Женское счастье всегда переменно.

Жесткие игры – семейный дуэт,

желтой стезею уходят с экрана.

Желтые гривы исчезли, их нет.

Желтое солнце встает только рано.

2002

Жгучий Брюнет

Жгучий брюнет, как гимнаст очень гибкий,

в осень идет, раздвигая листву.

Он подчинил тренажеры и гири,

а вот теперь он поднимет и ту.

Где она? Где? За каким поворотом?

Мощно шагает красивый атлет.

Может, он выпил зелье с приворотом,

или травинок насыпали в след?

Желтые гривы лесных великанов

он зацепил своим торсом, и вдруг:

Вот она милая! Встал истуканом.

И отступили деревья за круг.

Медленно, медленно встретились пальцы.

Искорка взгляда. Пьянящий покой.

Светлые волосы на руки пали,

словно коснулись до нервов рукой.

Жгучий брюнет приподнял. Закружился

лес вокруг них весь счастливый, хмельной.

Жгучий брюнет стал вдруг жадным до жизни,

в воздухе терпко запахло смолой.

Жгучие встречи, желтые гривы,

жадное счастье, жаркие, где Вы?

27 сентября 2002

***