Серебряные коньки

Вечером Рафф почувствовал себя настолько хорошо, что пожелал посидеть около топившейся печи. В маленьком домике поднялась страшная суматоха. Ганс поддерживал отца с одной стороны, Метта с другой, а Гретель пододвинула к огню стул, принесла подушку, чтобы положить ее за спину отцу, и одеяло, чтобы покрыть ему ноги.

Метту так волновала и тревожила мысль, что Рафф решился встать с постели без позволения доктора, что она пошла слишком быстро и чуть не уронила мужа.

– Потише, потише, Метта! – задыхаясь проговорил он. – Однако, как я слаб! Уже не знаю, от старости или от лихорадки.

– Слышите, что он говорит? – засмеявшись, воскликнула Метта. – Конечно, только от лихорадки, Рафф! Ну, вот и стул. Садись, вот так!

Метта и Ганс осторожно опустили больного на стул, а Гретель подставила ему под ноги скамеечку.

Рафф с удивлением посмотрел по сторонам и взглянул на свою жену и детей. «Маленький Ганс» стал почти юношей; «малютка» оказалась большой девочкой, а Метта, хоть и не особенно постаревшая, была уже далеко не так стройна, как прежде. Да и в выражении ее лица было для него что-то новое. Не изменились только сосновый стол, который он сделал сам перед свадьбой, Библия на полке да шкаф в углу.

И несмотря на то, что Рафф видел вокруг себя дорогие, любимые лица, на глаза его навернулись слезы и тихо покатились по щекам. Да, десять лет, целых десять лет вычеркнуты из его жизни!

Увидев, что отец плачет, Гретель бросилась к нему и обняла. О, теперь она чувствовала, что любит, горячо любит отца!

– Папа, милый папа, не плачь! – прошептала она. – Ведь мы все здесь, около тебя!

– Да благословит тебя Бог, моя девочка! – сказал Рафф, нежно целуя ее. – Спасибо, что напомнила мне об этом.

– А ведь я бы узнал ее, Метта, – весело сказал он после небольшой паузы, с любовью глядя на светлое личико Гретель. – Я бы узнал ее. У нее тот же рот, те же голубые глазки. А помнишь песенку, которую она пела чуть ли еще не раньше, чем начала ходить? Впрочем, это было давно, много лет тому назад. Теперь все это прошло и забылось.

А ведь я бы узнал ее, Метта, – весело сказал он

– Нет, нет! – воскликнула Метта. – Неужели ты думаешь, что я позволила ей забыть эту песенку? Спой ее, Гретель!

Рафф закрыл глаза и устало опустил руки, но на губах его блуждала улыбка.

Гретель запела. Мелодия была самая простая, а слов она никогда не знала. Своим любящим сердцем Гретель поняла состояние отца и старалась петь как можно тише и нежнее, так что Раффу казалось, будто он слышит голосок маленькой двухлетней девочки.

Когда Гретель замолчала, Ганс отворил шкаф, встал на стул и внимательно оглядел полки.

– Осторожнее, Ганс, – сказала Метта. – Вино стоит справа, а белый хлеб над ним.

– Не беспокойся, мама, – ответил Ганс, роясь на самой верхней полке, – я ничего не уроню.

Через минуту он спрыгнул со стула и, подойдя к отцу, подал ему продолговатый, выдолбленный кусок соснового дерева, закругленный с одной стороны.

– Узнаешь, отец? – спросил он.

Лицо Раффа просветлело.

– Конечно, конечно, мой мальчик. Это лодка, которую я начал делать тебе вче… Нет, не вчера, а много лет тому назад…

– Я сберег ее, отец. Ты можешь закончить ее, когда поправишься.

– Только не для тебя, мой мальчик, разве что для будущих внуков. Ты уже почти мужчина, Ганс. Помогал ли ты матери в эти долгие годы?

– Да еще как помогал! – воскликнула Метта.

– Постойте, – пробормотал Рафф, несколько растерянно глядя то на жену, то на детей. – Сколько же лет прошло со времени наводнения? Я совсем не помню, что было после него.

– Мы сказали тебе правду, Рафф. Наводнение было десять лет тому назад.

– Десять лет!.. И ты говоришь, что я упал? Неужели же я с тех пор болел лихорадкой?

Метта нерешительно взглянула на него. Разве можно сказать ему все? Сказать, что он все это время был идиотом? Нет, нет! Доктор говорил, что всякое волнение страшно вредно для него.

– Да, Рафф, – кивнула она, не обращая внимания на удивленные лица Ганса и Гретель. – Да и что же мудреного? Ведь не шутка, когда такой высокий, плотный человек, как ты, упадет на голову. Но теперь ты, наконец, начинаешь поправляться, и мы должны благодарить Бога за такое счастье.

– Да, ты права, жена. Но у меня еще очень слаба голова, и я многого не могу сообразить. Вот когда я примусь за работу, все пойдет как следует. Как ты думаешь, скоро я буду в состоянии работать?

– Только послушайте его! – воскликнула Метта, восхищенная и вместе с тем испуганная словами мужа. – Отведем-ка его опять в постель, Ганс. Работать – скажите, пожалуйста!

Они хотели поднять Раффа со стула, но он остановил их.

– Нет, постойте, – улыбаясь проговорил он. – С какой стати вы хотите тащить меня, как какое-нибудь бревно? Уверяю вас, что не пройдет и трех дней, как я отправлюсь работать на плотину. А ведь приятно будет повидаться со старыми приятелями! Что-то поделывают теперь Ян Камп и молодой Хугсвейт? Я уверен, что они были добрыми друзьями для тебя, Ганс.

Ганс взглянул на мать. Хугсвейт умер пять лет тому назад, а Ян Камп сидел в тюрьме в Амстердаме.