Серебряные орлы

— Нет, не умираю, но близок к смерти от гнева, а не от болезни. Скорей одевайся и беги к государю императору, разбуди его, скажи, что я хочу, что я требую, чтобы он немедленно ко мне пришел… сейчас же… Где у тебя черный ящик? Открой его.

В черном ящике Аарон держал письма, которые папа доверил ему хранить, самые дорогие и секретные. Ящик этот всегда должен был находиться при нем. Папа поставил светильник на убогий, шатающийся столик и дрожащими руками принялся разбирать свитки и таблички, лежавшие в ящике.

Во всем селении было только три домика, с грехом пополам годные приютить знатных путников. В одном разместился Оттон с Феодорой Стефанией, приказав графу Вертелу лежать у порога императорской спальни; во втором — папа, Аарон и епископ Петр; в третьем — канцлер Гериберт, Герренфрид Лотарингский, Пандульф Салернский и капеллан Ракко. Несколько десятков шагов отделяло домик, где находился император, от остальных двух, непосредственно примыкающих друг к другу. Аарон пересек это пространство бегом, вызывая удивление у саксонских копейщиков, бодрствующих вокруг раскиданных по всему селению костров. Хотя только еще минула полночь, а казалось, что уже занимается день: даже сюда доходил отблеск зарева. По воле мстительного Оттона горели все окрестности Ареции. Горели не только усадьбы взбунтовавшихся графов и их колонов, но и еще множество бочек с оливковым маслом, освещавших лес виселиц и груды срубленных голов. Этот огненный след тянулся за императором почти до самой Равенны.

Перед домиком, занятым императором, стояло несколько воинов Болеслава под командой саксонского центуриона. Тот сразу узнал папского любимца и не препятствовал пройти в дом. Входя, Аарон несколько раз громко крикнул:

— Граф Вертел, проснись! — Ответом ему был могучий храп.

Он перешагнул лежащее на попоне тело и правой рукой толкнул двустворчатую дверь, протянув левую к стоящему на полочке светильнику.

— Дверь… дверь… Кто открыл дверь?!

От этого страшного крика, полного неописуемого ужаса и отчаяния, светильник чуть не выпал из рук Аарона. При его тусклом свете он увидел глаза Оттона, дико расширенные от безумного страха, Аарон сам перепугался и прирос к месту. Какой-то миг он слышал лязг своих зубов. Император лежал, сжавшись до размеров ребенка, торопливо натянув до глаз узорное покрывало, острым углом вырисовывались длинные, худые колени, подтянутые к подбородку.

Зевая и потягивая полные, белые руки, медленно просыпалась Феодора Стефания. Аарон торопливо отвел глаза от ее почти обнаженного тела. Позади он услышал лязг меча. Пронзительный крик Оттона разбудил даже графа Вертела.

Прошло много времени, прежде чем император успокоился. На графа Вертела посыпались гнусные ругательства, Аарон и подумать не мог, что его величество прибегает к таким словам. Да и его самого не щадил гнев Оттона, более того, он коснулся даже особы Сильвестра Второго. Император заявил, что не пойдет, что не позволит папе унижать его величество, что, раз уж наместник Петра хочет говорить с наместником Христа, пусть сам и приходит, но с положенными императорской вечности почестями, а не таясь, как убийца. И лишь объяснение Аарона, что святейший отец не может прийти, так как он, и это известно императорской вечности, серьезно недомогает, заставило Оттона вылезти из-под узорного покрывала.

Еще не одна неожиданность ожидала Аарона в ту ночь. Первой было выражение лица папы, когда Отгон вошел в его комнату: сколько в нем было презрительного гнева, сквозь который не пробивался даже лучик обычного, присущего его взгляду доброжелательного понимания. Резко тряслись руки, в которых Сильвестр Второй держал помятый, в двух местах запачканный кровью, хорошо знакомый Аарону свиток.

— Прочитай государю императору по-гречески, что тут написано, — обратился он к Аарону.

Аарон прочитал и получил приказ повторить. Еще раз, и еще.

— Понял? — обратился папа к Оттону голосом, лишенным всякого признака почтения. — Они решили дать тебе базилиссу лишь тогда, когда ты будешь ничем. А коли сейчас дают ее тебе, то, видимо, ты уже ничто. Это также ясно. Если ты этого не понимаешь, то действительно недостоин быть тем, чем мы хотели видеть тебя, ты и я.

После чего приказал Аарону:

— Выйди.

А когда он был уже у дверей, его догнало больно хлестнувшее шипение папы:

— И не смей подслушивать.

Аарон не посмел. Назавтра папа сам сказал ему, что Оттон послал из Венеции архиепископа Арнульфа и графа Бенедикта в Константинополь просить отдать ему в жены любую из дочерей базилевса Константина Восьмого, незадачливого соправителя могущественного Василия[18].