Серебряный орел

Фабиола подтолкнула Секста вперед и следом за ним вошла в валетудинариум, военный госпиталь. Как ей предстояло выяснить позже, он ничем не отличался от палатки в полевом лагере. Приемную заменял низкий столик, стоявший у двери. На деревянных настенных полках располагались свитки из телячьей кожи, металлические инструменты, глиняные горшки и стеклянные мензурки. На полу стояли открытые сундуки, наполненные свернутыми тюфяками и одеялами. В задней части комнаты находились низкие койки, ни одна из которых не была занята. Рядом с ними – исцарапанный стол, окруженный множеством масляных ламп, стоявших на грубых металлических подставках. С каждой ножки стола свисали толстые веревки; его крышку покрывали темные пятна, похожие на не отмытые до конца следы запекшейся крови.

С кожаной табуретки в углу встал русоволосый узколицый человек в потертой военной тунике, украшенной двумя фалерами, и вежливо поклонился Фабиоле. Как все воины, он носил пояс с кинжалом в ножнах. Человек подошел к ним, негромко цокая подошвами калиг, подбитых гвоздями.

Фабиола учтиво поклонилась ему. Товарищи Секунда могли выглядеть бродягами, но все они вели себя с тихим достоинством.

– Что это? – спросила она, кивком показав на стол.

– Операционная, – спокойно ответил русоволосый лекарь.

При мысли о том, что к этому столу привязывали людей и вскрывали им внутренности, у Фабиолы свело живот.

Янус подвел к столу Секста.

– Стрела? – негромко, но властно спросил он.

– Да, – пробормотал раб, послушно наклоняя голову для осмотра. – Я сам вырвал ее.

Янус неодобрительно цокнул языком и начал прощупывать пустую глазницу, разыскивая другие повреждения.

Секунд заметил удивление Фабиолы.

– Когда наконечники выходят наружу, они повреждают плоть. Оставляют рваные и очень опасные раны, – объяснил он. – Раны от ножей и мечей куда чище.

Она сморщилась. Ромул!

– Мы в легионах видели и не такое, – пробормотал Секунд. – Война – дело жестокое.

Тут Фабиола едва не потеряла сознание.

– Что случилось? – заволновался Секунд.

Почему-то Фабиола не смогла скрыть от него правду. Боги дважды свели ее с Секундом за несколько дней; ветеран должен был ее понять.

– Мой брат был в Каррах, – объяснила она.

Секунд смерил ее удивленным взглядом.

– Как это случилось? Разве он принадлежал Крассу?

Конечно, он знал ее прошлое. Знал, что она была рабыней. Фабиола тревожно покосилась на Януса и Секста, но те были заняты своим делом и ничего не слышали. Лекарь уложил раба на стол и начал смывать с его лица кровь влажной тряпкой.

– Нет. Он сбежал из Лудус магнус и вступил в армию.

– Раб служил в легионе? – рявкнул Секунд. – Это запрещено под страхом смертной казни!

Но Ромула не разоблачили и не казнили, подумала Фабиола. Брат был не глупее ее. Он наверняка нашел какой-то выход.

– Он был с галлом, – продолжила она. – Гладиатором-чемпионом.

– Понятно, – задумчиво ответил ветеран. – Если так, они могли вступить в когорту наемников. Там требования ниже.

– Ромул был храбрым! – обиженная его словами, огрызнулась Фабиола. – И мог утереть нос любому легионеру!

– Я поторопился с выводами, – покраснев, ответил Секунд. – Если этот мальчик похож на тебя, то у него должно быть львиное сердце.

Но Фабиола не успокоилась.

– Посмотри! – Она показала на Секста. – Он раб. Но защищал меня даже тогда, когда его тяжело ранили. И то же делали остальные, пока их не убили.

Секунд поднял руки, показывая, что сдается.

– Я имел в виду не это. – Он посмотрел ей в глаза. – Рабам позволено почитать Митру. Вместе с нами. Как равным.

Тут уже смутилась Фабиола. Секунд оказался непохожим на большинство граждан Рима, которые относились к рабам как к животным. Даже после манумиссии мало что менялось; она привыкла к высокомерным взглядам аристократов, знавших о ее прошлом. Фабиола от души надеялась, что ее дети – если их ей даруют боги – не будут страдать от того же унижения.

– Что ты имеешь в виду?

– Основные догматы нашей религии – правда, честь и смелость. Этими качествами может обладать каждый – и консул, и простой раб. Для Митры все мы – братья.

Мысль была чуждая и невероятная; Фабиола никогда такого прежде не слышала, но ей это очень понравилось. В Риме рабам позволяли почитать богов, но признать их равными себе для хозяев было немыслимо. Место рабов в обществе оставалось прежним – на самом дне. Единственными, кто мог попытаться изменить положение, были жрецы. Но сытые и холеные священнослужители городских храмов были всего лишь устами государства: они никогда не высказывали подобных идей. Ведь это грозило нарушением статус-кво – порядка, позволявшего десяткам тысяч аристократов и простых горожан править сотнями тысяч рабов. Неужели бог – солдатский бог – может видеть то, что скрыто за обликом раба? Поразительно…

Фабиола подняла голову и посмотрела в глаза Секунду.

– А женщины? – спросила она. – Им можно почитать Митру?

– Нет, – ответил он. – Это не разрешается.

– Почему?

От ее дерзости у Секунда напряглась челюсть.

– Мы солдаты. А женщины – нет.

– Я сегодня дралась! – пылко заявила Фабиола.