Сережа Боръ-Раменскiй

Она обняла его шею, прильнула къ его головѣ своими нѣжными губками. Онъ принесъ ее и, опустивъ ее на колѣни матери, сказалъ съ едва слышнымъ дрожаніемъ голоса:

— Спасибо, Зина, за слова твои и за дѣтей нашихъ.

Онъ рѣдко называлъ ее Зиною, придерживаясь обычая своего класса звать жену по имени и отчеству, но зналъ, что она любила, когда онъ называлъ ее Зиною, какъ звали ее и отецъ и сестры ея. Она взглянула на него добрымъ взглядомъ и сказала вполголоса:

— Сердце твое мнѣ давно вѣдомо. Но скоро два часа, — прибавила она громко, — пора домой.

— Давно пора, — сказала утомленная Серафима Павловна. — Я поѣду опять съ Antoine, а дѣти попрежнему пѣшкомъ.

— Все, какъ прикажете, и будетъ благополучно и сохранно, генеральша наша дорогая! сказалъ Сидоръ Осиповичъ, находившійся въ самомъ веселомъ настроеніи. Адмиралъ, сидѣвшій до тѣхъ поръ въ спокойномъ наслажденіи природы, тоже поднялся.

— Прекрасный провели мы вечеръ, милые сосѣди, — сказалъ онъ; — очень вамъ благодаренъ. А теперь всѣмъ пора по домамъ. Дѣти, въ путь!

Все засуетилось, всѣ встали; мальчики бросились ловить лошадей и помогать кучерамъ запрягать ихъ; прислуга прибирала и укладывала посуду. Костеръ догоралъ, угасая; на поляну набѣжала темь ночи и испугала Серафиму Павловну. Она встала поспѣшно.

— Гдѣ дѣти?

— Мы здѣсь, — отвѣтили дѣвочки.

— А мальчики? Ваня! Гдѣ Ваня?

— Будьте покойны, они помогаютъ кучерамъ запрягать лошадей, — сказалъ Андрей Алексѣевичъ.

— To-есть мѣшаютъ имъ запрягать лошадей! воскликнула смѣясь Глаша, и разсмѣшила всѣхъ.

— Бойкая барышня! воскликнулъ Сидоръ Осиповичъ.

— Бѣдовая, — сказалъ Степанъ Михайловичъ.

— Очень умная, — прибавила Зинаида Львовна.

Серафиму Павловну усадили въ таратайку, укутали ей ноги пледомъ; адмиралъ сѣлъ съ ней рядомъ; двое слугъ несли передъ ними зажженные фонари. Тихо тронулись они въ путь. За ними сѣла въ коляску Зинаида Львовна съ мужемъ и Саррой Филипповной.

— У насъ есть мѣсто. Степанъ Михайловичъ, пожалуйте къ намъ, садитесь, довеземъ, — сказалъ весело и привѣтливо Сидоръ Осиповичъ. — А вашъ нѣмецъ уже усѣлся съ Андреемъ Алексѣевичемъ.

— Это я ужъ видѣлъ, себя не забудетъ. А дѣти-то какъ же? Они одни.

— Да вѣдь они пѣшкомъ идутъ, и барышни съ ними, а за барышнями наша барская барыня, Прасковья Ивановна, а за ней цѣлая свита — горничныя. Чего жъ вы опасаетесь?

— Кажется, бояться нечего; впрочемъ, адмиралъ всегда отпускаетъ дѣтей кататься однихъ, а теперь они пѣшкомъ…

И съ этими словами Степанъ Михайловичъ влѣзъ въ коляску. Кучеръ тронулъ и пустилъ рысью. Она скрылась изъ глазъ всѣхъ въ теми лѣса.

Анатоль, находившійся въ возбужденномъ состояніи, не зналъ удержа. Онъ влѣзъ въ телѣгу и взялъ вожжи.

— Баринъ, — завопилъ одинъ изъ слугъ, — это телѣга подъ посуду и ковры.

— Молчи! закричалъ Анатоль. — Не твое дѣло.

— Да куда жъ мы все это уложимъ?

— Куда хочешь! Эй, ты! Егорка, садись!

Молодой конюхъ Егоръ прыгнулъ въ телѣгу и сѣлъ на передокъ. Анатолій хлестнулъ лошадь, она взвилась и поскакала по полянѣ по опушкѣ лѣса, и, описавъ кругъ, подъѣхала къ группѣ дѣтей и прислуги, которыя шли по полянѣ къ лѣсу.

— Садитесь! Садитесь! Кто хочетъ, — я лихо прокачу!

— Что вы это, Анатоль Сидоровичъ, съ ума что ли спятили? образуйтесь, въ эту-то темь. Воля ваша, я барышню не пущу, — сказала барская барыня Прасковья Ивановна.

— Садись, Соня! кричалъ Анатоль. — Садитесь, Глаша и Ѳомушка.

Прасковья Ивановна уцѣпилась за платье Сони, что, впрочемъ, было излишне, потому что Соня твердо помнила свое обѣщаніе, данное адмиралу, и не имѣла намѣренія ѣхать съ Анатолемъ.

— Я свою барышню не пущу, — вопила старая Прасковья Ивановна, — если съ ней что случится, баринъ меня поѣдомъ съѣстъ. Не пущу!

— Молчи, старая хрычовка! крикнулъ Анатолій: — не твое дѣло.

— Мнѣ, батюшка, мнѣ Софью Сидоровну довѣрили. Не ея это дѣло въ телѣгахъ скакать, не для того рождены онѣ!

— Въ самомъ дѣлѣ, —воскликнула Глаша со смѣхомъ, — она Ракитина, а вотъ я Боръ-Раменская! и съ этими словами взвилась — и мгновенно сидѣла рядомъ съ Анатоліемъ.

— Барыня! Барьшя! раздались восклицанія горничныхъ, — какъ бы бѣды не нажить!

Анатолій, не говоря ни слова, ударилъ по лошади, но Ваня сзади уцѣпился за задокъ телѣги и на ходу влѣзъ на нее и сѣлъ за Глашей.

— Ты это зачѣмъ? сказала ему Глаша съ пренебреженіемъ.

— А затѣмъ, чтобы ты головы не сломила!

— Какой покровитель.

— Какой ни есть, а все же лучше съ братомъ, чѣмъ ночью одной, не слушаясь приказаній отца и матери.

— Анатоль, онъ мораль мнѣ читаетъ, послушай! сказала Глаша смѣясь.

— И скуку нагоняетъ! подсказалъ Анатолій.

— На меня мудрено нагнать скуку, — возразила Глаша: — я не такова. И скучать не умѣю, и страха не знаю! прибавила она похваляясь.

— Мы съ тобой пара, — сказалъ Анатолій, — никакая скука не побѣдитъ твоей удали и моего лиха. Эй! валяй! Онъ ударилъ лошадь кнутомъ.

— Семь бѣдъ, одинъ отвѣтъ! сказала Глаша. Они ускакали. Сережа посмотрѣлъ вслѣдъ имъ и вдругъ сказалъ: — Скучно тащиться пѣшкомъ. До дому версты три. За нами ѣдетъ телѣга съ коврами. Сядемъ на нее.

— Я не сяду. Я обѣщалась итти пѣшкомъ, — сказала Соня.