Сергей Жаров

Благодаря Жарову сбывалась мечта евразийцев князя Н. С. Трубецкого и П. Н. Савицкого: Европа увидела другую Россию. Не Россию П. И. Чайковского и И. Ф. Стравинского, а страну Восточно-Римской империи, не утратившую исконной связи с Византией, страну славянской вязи и казачьей удали, знаменного распева и православной культуры. В точности исполнились предсказания австрийского импресарио Гуго Хеллера о том, что хор казаков будет выступать не один, а тысячу раз и завоюет сердца огромного числа людей во многих странах мира.

В чём же заключалась неповторимость исполнительской манеры жаровцев? В новаторстве, искренности, во внутренней силе мужских голосов, проникнутых болью и страданием по утраченной стране — России, но в то же время и светлой верой в её возрождение. В хоре не было ни одного певца, когда-либо готовившего себя к профессиональной музыкальной карьере. Все они, по сути, оказались людьми случайными. И какое чудо с ними сумел сотворить маленький регент! Он досконально знал возможности каждого, работал по много часов индивидуально то с тем, то с другим. Учил, объяснял и в конце концов пришёл к убеждению, что петь можно научить почти любого человека. Благодаря ему публика впервые смогла услышать, как звучит басовый запев, словно исторгнутый из преисподней, изящно рассекаемый стальным речитативом теноров и возносящийся ввысь в нежном молитвенно-хвалебном «Аллилуйя».

После исполнения жизнеутверждающего гимна Д. С. Бортнянского «Тебе, Бога, хвалим» даже искушенные европейские слушатели осознали, что самый совершенной инструмент — это человеческий голос. В иные мгновения казалось, что такого звучания достичь невозможно! Зритель настолько растворялся в музыке, что искренне полагал: перед ним не хор, а целый симфонический оркестр, хотя хор не использовал ни одного музыкального инструмента! В песнопении Страстной недели «Чертог Твой вижду, Спасе мой…» вступительное фортиссимо так стремительно вонзалось в сердце, что слушатель словно отрывался от земли и возносился в недосягаемую высь.

Такой же мощью русской души, взывающей к Богу, пронизан весь «Покаянный Великий Канон святого Андрея Критского». Чудится, будто музыкальная ткань произведения и есть лестница для восхождения к вершинам святости. Слушая аранжировки Жарова, многие убеждались в правоте слов блаженного Августина в «Исповеди»: «До тех пор пребудет в смятении сердце мое, пока не успокоится в Тебе, Боже».

Однако сколь бы ни был совершенен человеческий голос, но и у него есть предел. Подобрать и воспитать хороших басов Жарову было трудно, но с этой задачей он справился: создал группу с очень низкими мужскими голосами — бас-профундо, научив певцов управлять грудными и головными резонаторами. Намного сложнее оказалось работать с тенорами. Сначала никто из них не мог взять ноту «ля» выше первой октавы. Тогда регент, от безысходности, принял нетривиальное решение — ввел обязательную партию фальцетов, как известно, бедных обертонами и тембрально проще основного грудного голоса исполнителя. А что оставалось делать? Другого выхода не было!

Но нет худа без добра! Так Жаров расширил диапазон хора с обычных двух с половиной до трех с половиной октав. Как ни странно, это решение поддержал и одобрил С. В. Рахманинов. Отныне, кроме широкой гармонии, у хора появилась возможность передавать всевозможные тонкости и нюансы, контрасты и оттенки. Например, начинали пение в верхнем регистре, а затем резко спускались в нижний, вызывая неизменное восхищение слушателей. Новаторские приемы Жаров смело вводил во все свои аранжировки и добивался успеха. Публика по достоинству оценивала такую новизну.

Как и многие дирижеры до него, Сергей Алексеевич активно использовал силовые контрасты, доводя их до новых, если не сказать крайних, пределов. Представитель первой волны эмиграции, известный собиратель русских военных песен, издавший «Песенник русского воина», Валентин Николаевич Мантулин (1921–2017) писал о Жарове: «Фортиссимо и пианиссимо у него чередуются с такой последовательностью, что даже слушатели, не понимающие по-русски, остро ощущают нарастающий драматизм; прекрасным образцом тут может послужить “В церкви” Чайковского».

В то же время многие считали, что основной заслугой Жарова являются популяризация и узнаваемость на западе простых русских песен, таких как «Вечерний звон», «Славим Платова-героя», «Белая акация», «Двенадцать разбойников», «Улица широкая», «Однозвучно гремит колокольчик…», «Стенька Разин»… Довольно простые в музыкальном отношении, они зазвучали под его управлением гордым, победоносным гимном России. Особое место в репертуаре заняли такие произведения, как «Замело тебя снегом, Россия…» и «Молись, кунак», благодаря необыкновенно проникновенному, задушевному исполнению.