Сергей Жаров

После того как И. В. Сталин прочёл книгу Емельяна Клинского, сотрудники Иностранного отдела ОГПУ при СНК СССР стали зондировать почву, чтобы побудить Жарова к возвращению на родину. В Кремле считали, что это был бы очень сильный пропагандистский шаг. Уже вели работу по этому вопросу с Максимом Горьким, И. Е. Репиным, С. С. Прокофьевым… Вот было бы здорово, если бы всемирно известный хор донских казаков вернулся в СССР!

И хотя к этому времени Жаров уже перестал рассматривать большевиков только через смещённую мушку пулемёта «Максим», ничего общего с ними он иметь не хотел: никак не реагировал ни на какие официальные приглашения в посольства или торгпредства Советского Союза. Между тем с его певцами стали «случайно» встречаться некие советские писатели или журналисты и, угощая тех вином, рассказывали о замечательной жизни в Советской России — о том, что церковные общины там процветают, а сами они регулярно посещают богослужения. Слушая их сладкие речи, хористы не верили, но щемящая тоска по родине, по Дону, по станице, где остались жены и дети, братья и сестры, тяжёлым комом сдавливала горло и не давала дышать…

Что может спасти музыканта от ностальгии? Только труд! И хористы собирались на спевку: тишину разрезал мощный бас, величаво выступая из общего аккомпанемента…

К 1930 году в хоре уже пели уроженцы многих городов России. Попадая в руки к Жарову, они забывали обо всем. В ансамбле царила строжайшая дисциплина, особенно на репетициях. Регент требовал, чтобы у певцов были выровнены голоса. Они должны были двигаться во всех направлениях без каких-либо затруднений, без стыков, плавно переходить от самых низких нот до самых высоких. Он считал, что если голос выровнен, то не остается мышц, способных вредить ему, и голос льется совершенно свободно. От каждого он добивался, чтобы его певческий аппарат функционировал безупречно, по всем правилам вокального мастерства. И ему это удавалось.

В начале 30-х годов в Берлин стали часто приезжать советские авангардные театры, и на их спектакли публика, прежде всего немецкая, валила валом. Жители столицы знакомились с постановками Е. Б. Вахтангова и В. Э. Мейерхольда, с любопытством постигали «Белую гвардию» и восхищались кубофутуристическим трехмерным пространством А. Я. Таирова. Режиссеры-эмигранты, напротив, бережно сохранившие театральные традиции царской России, стали не интересны немецкому зрителю: у него сложилось впечатление, что русские — это только казаки и балалайка. Молодой советский театр полностью разрушал старые клише. Между тем хор донских казаков оставался вне конкурентной борьбы. На его концерты постоянно нельзя было купить билеты — все были распроданы.

В музыке Жарова не было небесной, перистой свободы, как у некоторых западных музыкальных коллективов, однако всегда чувствовалась тоска по утраченной родине. И все — русские и немцы — это хорошо понимали и ценили. В 1929 году было опубликовано либретто песен хора донских казаков под редакцией Мульмана, представлявшее собой тридцатистраничную книжечку, мгновенно распроданную. В общей сложности она выдержала 24 издания.

В том же году Жаров женился на донской казачке Неониле Николаевне Кудаш. Сначала регент и его жена не интересовались политикой и не обращали внимания на программу национал-социалистов. Сергей Алексеевич целиком посвятил себя хору, поэтому знаменитое публичное сожжение книг на Одеонсплац в Мюнхене в мае 1933 года прошло для него незамеченным. Не заметили хористы и того, что 88 немецких литераторов публично поклялись в верности Гитлеру, а такие замечательные писатели, как Томас Манн, Бертольт Брехт, Йозеф Рот, Альфред Деблин, Курт Тухольский, покинули Германию.

При этом простые обыватели стали зажиточнее. Появилось чувство стабильности, у населения прибавилось денег. Безработица, экономический кризис, до сих пор не решенный вопрос о репарациях, беспорядки на улицах, коммунистическая угроза — всё отошло на второй план. Если в 1932 году в Германии было 7 миллионов безработных, то в 1934 году их осталось всего несколько сотен тысяч. Многие полагали, что с Гитлером человечество вступило в новую эру. У людей появилась гордость за своё государство. Незаметно новая идеология поселилась в каждом немецком доме.

Нацистское Министерство народного просвещения и пропаганды умело использовало даже хор донских казаков в своих интересах, демонстрируя всему миру, что Германия — убежище для униженных и оскорбленных. Этому поверил и Жаров со своими хористами. Подобные заблуждения были свойственны и более искушенным в политике людям. Например, немецкий философ Мартин Хайдеггер надеялся, «что национал-социализм признает и вберёт в себя все созидательные и творческие силы». Похожие мысли высказывал и философ Иван Ильин.