Сергий Радонежский. Личность и эпоха

И хотя Митяй был уверен в успехе своей поездки в Константинополь, узнав о том, что туда же собрался и Дионисий, он постарался обезопасить себя, попросив великого князя задержать суздальского епископа в Москве. «Князь же велики отъинудь възбрани Дионисию не ити къ Царюграду, да не сотвориши пакости никакоя споны Митяю, дондеже придет въ митрополитехъ. И повеле Дионисия нужею оудержати».[696]

Оказавшись в этой ситуации, Дионисий упросил великого князя отпустить его в свою епархию, обещаясь не ехать в Константинополь до возвращения Митяя в сане митрополита. В качестве поручителя он выставил Сергия Радонежского. «Князь же великыи послуша молениа его, верова словесемъ его, оустыдевся поручника его, отъпусти Дионисиа на томъ слове, что ти не ити къ Царюграду безъ моего слова, но ждати до году Митяевы митрополии». Употребленные в приведенном отрывке выражения от первого лица показывают, что с суздальского епископа была взята поручная запись, которую, собственно, и цитирует автор «Повести о Митяе».

Но Дионисий и не думал выполнять своего обещания. Ему важно было выбраться из Москвы. Едва прибыв в свою епархию, он уже через неделю «побежа къ Царюграду, обетъ свои измени, а поручника свята выдалъ». К сожалению, автор «Повести о Митяе» не говорит, какие последствия бегство Дионисия имело непосредственно для поручившегося за него Сергия Радонежского. Из дошедших до нас поручных записей позднейшего времени известно, что поручители в подобных случаях несли довольно крупные денежные штрафы. Как бы то ни было, несомненно одно – сразу после бегства Дионисия Сергий Радонежский летом 1379 г. оказался в опале у великого князя Дмитрия.[697]

Несмотря на то что суздальский епископ вынужден был отправиться в столицу Византии самым длинным путем – через Волгу, после его бегства Митяй должен был ускорить свои приготовления к отъезду в Константинополь, чтобы оказаться при патриаршем дворе раньше своего противника. Предполагая, что дело о разделе митрополии и своем назначении может затянуться, Митяй попросил у великого князя чистый бланк княжеской грамоты, которую он мог бы использовать в случае необходимости: «Даси харатию не написаноу, а запечатаноу твоею печатию князя великаго, да ю возму съ собою въ Царьградъ и имамъ ю приготовану таковоую хоратию на запасъ, да коли что ми надобе и что хощу, да то напишу на неи. И далъ князь велики таковую харатию не едину и печать свою си приложт, рекъ: аще будеть оскудение, или какова нужа, и надобе занятии или тысуща сребра или колико, то се вы буди кабала моя и съ печатию».

Вскоре было собрано огромное посольство, в состав которого вошли три архимандрита, митрополичьи бояре, игумены, попы, дьяконы, чернецы, «крылошане» (церковные певцы), толмачи, слуги и люди дворные. От имени великого князя был послан «больший» боярин Юрий Васильевич Кочевин Олешенский, которому было «стареишинство приказано» (последний был сыном Василия Кочевы, разорившего в малолетство Сергия Радонежского Ростов). Подобных посольств в Москве еще, вероятно, никогда не собирали, и поэтому автор «Повести о Митяе», оценивая его численность, восклицал: «И бысть ихъ полкъ великъ зело».

Вся эта огромная свита в сопровождении великого князя, старейших бояр, епископов, архимандритов, игуменов, попов, дьяконов, чернецов и множества народа двинулась из Москвы в Коломну. Здесь великий князь и Митяй распрощались, и во вторник 26 июля 1379 г. посольство покинуло московские пределы, переправившись через Оку.[698]

Двинувшись на юг, оно «проидоша всю землю Рязаньскую и приидоша въ Орду, въ места половечьская и въ пределы татарскыя», то есть вступило во владения Мамая, который на время задержал москвичей, но затем пропустил их в Крым: «и ту ять бысть Митяи Мамаемъ, и немного удръжанъ быв и пакы отпущенъ бысть». После этой задержки посольство двинулось дальше и прибыло в Кафу (современную Феодосию), откуда отплыло в Константинополь: «И проидоша всю землю татарьскую и приидоша къ морю Кафиньскому и внидоша в корабль». Судно пересекло Черное море и уже подходило Босфором к столице Византии, когда в виду дворцов и храмов Царьграда случилось непоправимое – «внезапу Митяи разболеся въ корабли и умре на мори».[699]

Мы уже никогда не узнаем причин столь внезапной болезни и смерти Митяя. Соборное определение 1389 г., наиболее близкий по времени к этим событиям источник, выражается о них крайне обтекаемо: «Но суд Божий следовал за ним (Митяем. – Авт

.) по пятам: ибо, не вступив еще в царствующий град, еще плывя Пропонтидою и намереваясь назавтра пристать к столице, он окончил жизнь».[700] Писавший позднее Пахомий Логофет, говоря в «Житии» Сергия Радонежского о кончине Митяя, толкует ее как исполнение пророчества преподобного о том, что тот никогда не увидит Константинополя: «Понеже егда идяше в Кон-стантиндин град, тогда разболеся въ корабли, и тако не до-плув вышереченнаго града, и абие умре по пророчьству святого Сергиа. И оттоле имеаху люди святого яко некоего велика пророка».[701]