Однако у Дженнифер не получалось составить цельную картину из обрывочных рассказов Коттингема и расположить их в правильном хронологическом порядке. Коттингем был неизлечимым психопатом – особенности его речи и поведения мешали строить слитный нарратив. Кроме того, ему перевалило за семьдесят, здоровье его ухудшалось, и память тоже. Сколько Дженнифер не пыталась, она не могла заставить Коттингема последовательно рассказать, как он убил двух женщин в номере отеля и что сделал с головами.
Дженнифер решила обратиться к историку, чтобы восстановить хронологию событий, и пригласила меня приехать в Нью-Джерси и встретиться с Коттингемом. Убийство Диди в свое время сделало меня популярным писателем. Как я мог отклонить просьбу ее дочери? Коттингем, будучи «моим серийным убийцей», сделал своих жертв сферой моих обязательств.
В марте 2018 года я явился в государственную тюрьму Трентон вместе с Дженнифер, чтобы быть представленным Коттингему в ходе «контактного визита». Мы сидели не за перегородкой из толстого стекла и говорили не по телефону – он оказался прямо напротив меня, Коттингем во плоти, в большом комнате, где члены семьи и друзья навещали заключенных, которых могли трогать, обнимать и целовать (визит же «контактный»). В отличие от знаменитых интервьюеров из ФБР, я не был отделен от него столом; мы сидели на стульях лицом друг к другу. Я мог периферийным зрением наблюдать за языком его тела – за руками и ногами, за ладонями, лежащими на коленях – пока задавал ему вопросы.
Дженнифер и раньше встречалась с ним: лицом к лицу, иногда держа его за руку, пока он рассказывал, как пытал и убивал ее мать, а потом отрезал ей руки и голову. Она подбадривала его: «Все в порядке, Ричи. Все давно в прошлом. Я прощаю тебя, старичок. Только расскажи мне правду про мою мать – как она умерла и куда ты дел ее голову».
Когда мы явились на свидание вдвоем, Убийцу с Таймс-сквер вывез к нам на инвалидном кресле другой заключенный. Коттингем оказался жизнерадостным розовощеким стариком с довольным лицом, белыми густыми бровями, густой седой бородой и волосами до плеч. Дети, находившиеся в зале, бросали на него недоуменные взгляды. Плохой Санта.
Коттингем был умен и любезен; не особо образованный (он окончил только старшую школу), он много читал и имел вполне современные представления о мире за пределами тюрьмы благодаря просмотру телевидения. Он не знал, что такое подкасты или хостинг веб-сайтов, однако благодаря бывшей специальности компьютерного оператора легко осваивался с новыми технологиями.
Недавно он научился пользоваться тюремным планшетом, по которому заключенные могли получать – хоть и под надзором – электронные письма, видеозаписи и фотографии, а также покупать разрешенную музыку, электронные книги и игры. Я делал фотографии улиц на свой телефон, отправлял ему на планшет, и он практически в реальном времени отвечал мне из тюремной камеры, направляя по своим маршрутам в Нью-Йорке и Нью-Джерси, где совершал серийные убийства. Я словно путешествовал на машине времени.
Он довел меня до здания, где когда-то находилось его тайное логово и где жила его любовница, которую он продавал как проститутку, реализуя одну из своих фантазий (нужды в деньгах у него не было). Туда он приходил после работы, прихорашивался и отправлялся развлекаться в секс-клубы и бары для одиночек, выискивая женщин, которых собирался пытать и убивать, прежде чем вернуться домой к жене и троим детям уже под утро.
Когда я нашел то здание, оно оказалось ровно таким, как Коттингем его описывал: старая развалина посреди Манхэттена, ровно напротив штаб-квартиры ООН! Оно всегда стояло там, оставаясь практически невидимым: вы ни за что не заметите его, если не будете искать специально. Похожее на обломок зуба, оно торчало рядом с офисными небоскребами из стекла и металла и жилыми башнями, квартиры в которых стоят миллионы долларов, на той же улице, что исторические особняки в стиле Тюдоров, возвышающиеся над ним. Я проскользнул внутрь за одним из жильцов через двери с разбитыми стеклами и прокрался в холл, выкрашенный коричневой и зеленой краской. Казалось, что это место так и осталось в 1970-х. Коттингем дал мне указание подниматься к квартире на втором этаже. Рядом с дверями там стояла детская коляска.
Коттингем говорил на помеси диалектов Бронкса и Нью-Джерси, с очаровательным юмором, легко переходя на дружескую болтовню с Дженнифер и со мной. Его глаза не были «стеклянными», какие ожидаешь увидеть у убийцы-психопата. Он не уклонялся от визуального контакта, и глаза его были живыми, с добродушным хулиганским огоньком. Однако это стало меня тревожить после того, как я понял, что и убийства он воспринимал как своего рода забавное хулиганство. Когда его спросили, как он отрезал людям руки и головы, он легкомысленно хихикнул: «Да легко… пилой»271
.