Серое Преосвященство

То, что верно в отношении благочестивых дел, верно a fortiori и в отношении чисто мирской деятельности, особенно когда эта деятельность масштабна, предполагает сотрудничество с большим числом людей, в разной степени не просвещенных. Добро есть продукт этической и духовной искушенности индивидуумов; массовое производство его невозможно. Все католические богословы отлично сознавали эту истину, и Церковь действовала соответственно с самых первых дней. Монашеские ордена — и, прежде всего, те, к которым принадлежал сам отец Жозеф, — были живой демонстрацией традиционной доктрины действия. Эта доктрина утверждала, что добро выше среднего качества и в количествах выше среднего может быть реализовано только в малом — посвятившими себя этому и специально подготовленными индивидуумами. В своей работе реформатора и духовного наставника отец Жозеф всегда исходил из этого принципа. Искусству умной молитвы он обучал только отдельных людей и маленькие группы. Кальварианский устав предписывался как образ жизни лишь немногим из монахинь Фонтевро — орден в целом был слишком велик, чтобы реализовать то специфическое духовное добро, ради которого проводилась реформа. И все же, несмотря на свое теоретическое и экспериментальное знание того, что массовое производство добра в духовно не преображенном обществе невозможно, отец Жозеф занялся международной политикой в убеждении, что не только выполняет волю Божию, но и что война, которую он всеми силами пытался продлить и расширить, принесет большие и длительные материальные и духовные блага. Он знал, что бесполезно заставлять добрых женщин Фонтевро быть более добродетельными и духовными, чем они того хотят; но при этом верил, что активное французское вмешательство в Тридцатилетнюю войну приведет к «новому Золотому веку». Эта странная непоследовательность была, как мы уже не раз говорили, по большей части, порождением воли — воли, которую, казалось отцу Жозефу, он сумел подчинить Божьей воле, хотя во многих отношениях она оставалась непреображенной волей естественного человека. Отчасти, однако, эта непоследовательность объяснялась интеллектуальными причинами, а именно тем, что он воспринял некую теорию Провидения, широко распространенную в Церкви и не согласовывавшуюся с очерченными выше теориями действия и добра. Согласно этой теории, вся история провиденциальна, и ее нескончаемый список преступлений и безумств есть выражение божественной воли. Поскольку самые выдающиеся преступления и безумства в истории совершаются по приказу правительств, эти правительства и государства, которыми они управляют, — также воплощения Божьей воли. Приняв эту провиденциальную теорию истории и государства за истину, отец Жозеф имел все основания считать, что Тридцатилетняя война — дело хорошее, что политика, благодаря которой распространилось людоедство и всеобщей стала практика пыток и смертоубийства, вполне согласна с Божьей волей, если только она выгодна Франции. Последнее было необходимым условием, ибо как политик, верящий в провиденциальность истории, он с полным правом мог считать, что Бог осуществляет свои gesta per Francos, хотя как политический реформатор и духовный руководитель отлично понимал, что дела Божьи исполняются не массой франков, но одним франком здесь, другим — там, порой даже британцем, таким как Бенет Фитч, или испанкой, например, св. Терезой.

Мистическую философию можно суммировать в одной фразе: «Чем больше твари, тем меньше Бога». Широкомасштабная деятельность духовно не преображенных мужчин и женщин почти целиком тварна; поэтому она почти полностью исключает Бога. Если история — выражение божественной воли, то такова она лишь в отрицательном смысле. Преступления и безумства больших человеческих сообществ имеют отношение к Богу лишь постольку, поскольку являются актами непослушания Его воле, и лишь в этом смысле сами они и несчастья, ими вызванные, могут справедливо рассматриваться как провиденциальные. Отец Жозеф оправдывал затеянные им кампании апелляцией к Богу Битв. Но Бога Битв нет; есть только высшая реальность, выражающая себя в определенной природе вещей, чья гармония нарушается такими событиями, как битвы, с последствиями более или менее гибельными для всех, прямо или косвенно участвовавших в нарушении. Это подводит нас к сути великого парадокса политики — к тому факту, что политическое действие необходимо и в то же время не способно удовлетворить нужды, которыми оно вызвано.