Серое Преосвященство

Можно подумать a priori, что те, чья религиозная жизнь сосредоточена на страданиях Божественного Спасителя, будут особенно сострадательны и щепетильно, как никто, будут избегать действий, способных причинить или продлить боль. «Но никакие априорные принципы не определяют и не ограничивают возможностей опыта. Опыт определяется только опытом». Исторические факты свидетельствуют, что те, чья религиозная жизнь концентрировалась на страданиях Божественного Спасителя, не отличались исключительной сострадательностью, не заботились больше прочих о том, чтобы не причинить боль. Исторические факты свидетельствуют, что послужной список буддизма в этом отношении гораздо лучше, чем у христианства. Рассмотрим некоторые причины безусловной жестокости, с одной стороны, и безразличия к страданиям, с другой, которыми так часто отличались действия ревностных христиан.

Если видеть в ней просто повесть о том, как хорошего человека заманили в ловушку, пытали и несправедливо казнили, то история Страстей сама по себе достаточно трогательна; а для тех, кто воспринимает эту историю как подлинную, теологические обертоны сообщают ей гораздо более глубокое значение. Эмоциональная реакция доброго христианина на эту историю всегда сильна, но, к сожалению, не всегда похвальна. Рассмотрим раньше всего обычный тип реакции, которую ярко иллюстрирует рассказ о старшем современнике отца Жозефа, Луи де Крийоне, по прозвищу Смелый. Находясь на покое в Авиньоне, старый воин однажды слушал проповедь. Темой ее были Страсти Господни, а проповедник — красноречив и пылок. Внезапно на середине патетического рассказа о распятии старик вскочил на ноги, выхватил шпагу, которая так доблестно поработала при Лепанто и против гугенотов, и, потрясая ею над головой с видом человека, вставшего на защиту гонимой невинности, воскликнул: «Ои etais-tu, Crillon?»[57]

В трогательном изложении история о жестокой несправедливости способна подвигнуть людей на ответные жестокости в отношении либо истинных виновников преступления, либо, если таковые мертвы или недосягаемы, — в отношении мужчин и женщин, которые из-за неправильного пользования языком временно отождествляются с виновниками. Мотивы, двигавшие антисемитами, крестоносцами, инквизиторами и другими христианскими гонителями, многочисленны и разнообразны; но среди них неизменно фигурировала жажда мести — совершенно символической и направленной не по адресу — за зло, совершенное на Голгофе. Эмоциональное христианство — медаль о двух сторонах. На лицевой выбиты крест и персонажи, которым сострадают и поклоняются, — и слишком часто в ходе истории на оборотной стороне выступают отвратительные символы войны и хладнокровной жестокости.

Идея искупительного страдания близко ассоциируется с историей Страстей Господних, и в умах христиан производила действие не менее двойственное. Благодарность Богу, воплотившемуся в человека и страдавшему, чтобы люди могли быть спасены от заслуженной вечной кары, влечет за собой в виде ложного вывода тезис о том, что страдание само по себе — благо и что, поскольку добровольное самопожертвование похвально и благородно, должно быть нечто великолепное и в самопожертвовании невольном, навязанном извне. Следующие строки взяты из письма, адресованного западной газете англиканским священником и опубликованного весной 1936 года. «История пронизана принципом искупительного страдания — страдания и смерти ради других. Мать за больного ребенка, медик в лаборатории, миссионер среди язычников, солдат на поле боя — они страдают и иногда умирают, дабы другие жили, были счастливы и здоровы. И не в согласии ли с этим великим принципом животные тоже исполняют свою роль, иногда страдая и умирая, чтобы британцы оставались здоровыми, закаленными и смелыми?» Откуда, естественно, следует, что охота на лис есть дело превосходное и христианское.

То, что подобные строки мог написать священнослужитель, многим покажется почти неправдоподобным. Но то, что они в самом деле написаны, весьма знаменательно, ибо показывает, насколько опасной может стать идея искупительного страдания, какие несправедливости можно ею чистосердечно оправдать. Бог взял на себя грехи человечества и умер ради спасения людей. Следовательно (подразумевается вывод), мы можем затевать войну, эксплуатировать бедных, обращать в рабство цветных — и все это без малейших угрызений совести, ибо наши жертвы иллюстрируют великий принцип искупительного страдания, и мы им отнюдь не вредим, а наоборот, оказываем услугу, давая возможность «пострадать и умереть», «дабы другие (по счастливому совпадению — именно мы) жили, были счастливы и здоровы».