Серп и крест. Сергей Булгаков и судьбы русской религиозной философии (1890–1920)

И когда я из этого доклада узнал, что Правительство держится вполне определенных анти-церковных и анти-христианских взглядов, то я увидел, что Церковь остается предоставленной самой себе и должна иметь своего крепкого защитника и покровителя. В Патриаршестве теперь только и может быть делу Церкви и Православной вере спасение[446].

Таким образом, ожидалось, что патриарх станет и главой церкви, и инструментом ее спасения. Учреждение патриаршества естественным образом, хотя и непреднамеренно, сфокусировало в себе возрастающее желание обрести силу и направление, по мере того как Октябрьская революция набирала силу.

Некоторые выступавшие считали, что по своей природе кризис глубже политического и даже рассматривали его как борьбу против сил Сатаны. Священник Владимир Востоков заявил:

Мы переживаем время, когда таинственная, но страшная по своим действиям сила ополчилась на крест Господа Иисуса Христа. Всемирная могущественная антихристианская организация активно стремится опутать весь мир и устремляется на Православную Русь, которая, при всем своем нравственном падении, при всех своих грехах, носит в себе зерно вечной правды, чистой истины. И вот это-то зерно так и ненавистно слугам антихриста. Ясно для всех, что против Креста Христова воздвигнуто гонение, поднята беспощадная война…[447]

Лидер был необходим для борьбы с силами Антихриста. Емилиан Бекаревич в этом же духе утверждал, что мир, и особенно Россия, был охвачен сатанинским культом разума.

Спиритизм при Комбе был введен в школе вместо преподавания Закона Божия. Распространяется древний гностицизм, спиритизм, каббала, теософия, отрицающие Христа. Вот какая религия надвигается! И я думаю, что нам нужен патриарх, возглавляющий Церковь, который и принял бы на себя борьбу с новой религией[448]

.

По мере усиления напряжения, вызванного развитием революции, патриарх стал рассматриваться как защитник православия от масонов, иезуитов, сектантов, атеистов. «Для настоящего времени нужен отец отцов, нужен первостоятель, молитвенник-патриарх»[449]. Ожидалось, что патриарх будет отстаивать добро в культурной битве со злом, а также защищать церковь в политической борьбе с государством.

Подобные рассуждения позволяют понять настроения делегатов накануне Октябрьской революции лучше, чем трезвые академические дискуссии. Желание иметь во главе церкви сильного лидера указывает на одно любопытное обстоятельство: складывается впечатление, что прихожане все больше и больше стремились настроить церковь как против государства, так и против культурных носителей «сатанинских» идей. Церковь, по крайней мере в том виде, в каком она была представлена Собором, начала утверждать свою политическую и культурную независимость от государства. То, как она утверждала себя, даже выглядело как претензия на власть в том вакууме, который образовался в результате свержения монархии и слабости Временного правительства.

В свою очередь, вождь в лице патриарха должен был стать выразителем чаяний народа. Используя знакомую риторику, общепринятую с 60-х годов, делегаты утверждали, что именно русский народ выдал им мандат на восстановление патриаршества, что молиться о безликом Синоде было чуждо народу и что Собор является его истинным представителем. Один из делегатов-крестьян, извиняясь за свою непривычность к выступлениям с трибуны, выдвинул подходящий аргумент, который был подхвачен другими. Заявление Тихона Гаранина, утверждавшего, что он выступает от имени людей, которых представляет, прозвучало довольно красочно на фоне обычно серых речей: