Сэру Филиппу, с любовью

– Я не об этом! - резко, почти сердито выкрикнул Филипп. - Я о том, что ты не можешь представить себе, каково это - все время пытаться что-то сделать и ничего не добиваться. Чувствуешь себя словно затравленный зверь. Бог свидетель, я пытался - ради себя, ради Марины, ради детей. Я испробовал все, что только мог придумать; все, что кто-нибудь подсказывал мне, - ничего не помогало! Что бы я ни пытался предпринять, Марина только плакала и зарывалась еще глубже в свою чертову постель, натягивая на голову одеяло. Марина жила в темноте - шторы в ее комнате всегда были опущены, свет приглушен, пока однажды - словно по иронии судьбы, в ясный, солнечный день! - она не утопилась.

Глаза Элоизы удивленно округлились.

– Да, - продолжал Филипп, - день тогда выдался на редкость солнечный. Целый месяц небо было затянуто тучами, а когда, наконец, выдался погожий денек, она пошла и утопилась! - Филипп снова невесело коротко рассмеялся. - Словно она жила для того, чтобы испортить мне все солнечные дни!

– Филипп, не надо! - Элоиза взяла его за руку, но Филипп вырвал руку.

– Да и утопиться-то как следует и то не смогла! Впрочем, здесь уже моя вина - какого черта мне понадобилось ее вытаскивать? Умерла бы сразу, а то еще целых три дня мучила всех нас - мы все гадали, умрет она или будет жить! - Филипп фыркнул, скрестив руки на груди. - Но разумеется, она умерла - какой еще мог здесь быть исход? Обычно человек все же борется с болезнью, а у нее не было ни малейшего желания бороться! Я все ждал, когда она улыбнется - думал, хотя бы умрет с улыбкой на губах, добившись, наконец, того, чего ей единственно и хотелось всю жизнь…

– И что же? - Элоиза вдруг живо представила себе мертвую Марину с улыбкой на губах - зрелище действительно жуткое.

– Черта с два! Когда она умерла, на лице ее было все то же выражение - точнее, полное отсутствие всякого выражения. Полнейшая пустота…

– Какой ужас! - прошептала Элоиза. - Не дай Господь никому пережить то, что пережил ты!

Филипп долго смотрел на нее, смотрел прямо в глаза, словно искал там какой-то ответ, которого, возможно, он и не мог получить. Затем Филипп отвернулся и подошел к окну, где стал так же отрешенно-пристально смотреть на звездное небо.

– Дело было даже не в том, - вздохнул он, - что я не мог помочь ей победить душевную болезнь. - Я пытался полюбить Марину, хотел помогать ей не из чувства долга, а из сострадания к родному человеку… - В голосе Филиппа звучала скорбь. - Но с каждым днем я все больше жалел, что не женат на ком-нибудь другом… - Он прислонился разгоряченным лбом к стеклу. - Черт побери, любая другая жена для меня была бы лучше Марины!

Филипп снова погрузился в молчание - такое долгое, что Элоиза даже испугалась, все ли с ним в порядке.

– Филипп! - осторожно окликнула она его. Он обернулся.

– Вчера ты, кажется, сказала, что у тебя… у нас какая-то проблема…

– Я не имела в виду…

– Ты сказала, что у нас какая-то проблема, - повторил Филипп, словно не слыша ее. - Но черт побери, Элоиза, тебе, слава Богу, не пришлось пережить того, что пережил я. Ты не знаешь, что это такое - столько лет состоять в браке, который и браком-то нельзя назвать, жить в непонятной дурной бесконечности, без надежды на какие-нибудь перемены, и каждый вечер - одинокая постель, не согреваемая теплом близкого существа…

Он шагнул к Элоизе. В глазах Филиппа горел такой огонь, что этот взгляд буквально парализовал Элоизу.

– Не пережив всего этого, не смей даже произносить самого слова “проблема”. По сравнению с тем, что я пережил, Элоиза, все остальные проблемы - детские игрушки. - Филипп помолчал, а когда заговорил, тон его стал мягче. - Может быть, для тебя в нашем браке и есть какие-то проблемы, для меня же он - рай, о каком я не смел и мечтать. И если ты скажешь, что для тебя это не так, я этого просто не вынесу!

– Филипп! - только и могла выдохнуть Элоиза.

Она бросилась в его объятия, словно желая слиться с ним в единое целое.

– Прости меня, Филипп… - повторяла она. - Прости ради Бога! - Слезы ее намочили его рубашку.

– Я не хочу снова быть несчастным, - бормотал Филипп, прижимая ее к груди. - Я не смогу… не выдержу…

– Мы будем счастливы, Филипп, - пообещала она. - Мы будем счастливы!

– Ты должна быть счастлива, - повторял он. Голос его был хриплым, будто слова исходили из самой глубины груди. - Обещай мне!

– Я уже счастлива, Филипп. Я счастлива. Клянусь!

Филипп отодвинулся от Элоизы и приподнял ее подбородок, словно в глазах жены хотел найти подтверждение сказанным ею словам.

– Я уже счастлива, Филипп, - повторила она. - Так счастлива, что и не могла раньше себе это представить. И я горжусь, что я - твоя жена.

Губы Филиппа задрожали - он явно боролся со слезами. У Элоизы перехватило дыхание. Ей ни разу не приходилось видеть плачущего взрослого мужчину, но вот уже первая слеза скатилась по щеке Филиппа, задрожала в уголке губ… Элоиза осторожно смахнула ее.

– Я люблю тебя, - прошептал он. - Люблю тебя, даже если ты меня не любишь, - не могу не любить…

– Но я люблю тебя, Филипп! - Элоиза стерла с его лица еще одну слезу.