Я даже испытал нечто вроде разочарования, когда зашел в церковь и увидел, что службу ведет не Валерка-Ваарлам, а какой-то сгорбленный тщедушный батюшка весьма преклонных годов. Нет, конечно, я не стал бы исповедоваться, но поговорить по душам мне хотелось. Кое-что, не все конечно, я рассказал Рустаму. Он долго молчал, вертел в руках старый стетоскоп, но так ничего путного мне не сказал, просто посоветовал сменить род деятельности и немного отдохнуть. Я так и сделал.
Нежась под теплым солнцем французской Ривьеры, я старался не думать о ангелах всех цветов оперенья, апокалипсисе и тому подобной мистической ерунде, хотя, нет-нет, мои мысли все же возвращались к событиям еще не состоявшегося времени. Мне нужно было твердо знать: или все произошедшее — плод моего воображения, или кое-что из этого действительно может иметь место в настоящей жизни.
Мои попытки пробудить в себе какие-нибудь сверхъестественные способности потерпели крах. С таким же успехом можно было научить корову летать. Ни читать мысли, ни передвигать предметы взглядом, как я не пыжился, у меня не получалось. Тщетно. Даже для того, чтобы охладить пиво, мне было нужно предварительно поставить бутылку в холодильник. Решить эту проблему как-нибудь иначе я не мог. И тогда я успокоился. Приятно было осознавать себя простым человеком. Я проводил время в праздном ничего неделании: убивал время в барах, заводил легкие, не к чему не обязывающие знакомства с девушками, а вечерами совершал пешие прогулки по побережью или в очередной раз пересматривал какой-нибудь старый фильм. Все шло прекрасно. И все же мне чего-то не хватало. Как будто в той жизни я оставил какую-то частичку себя. В последнее время я поймал себя на том, что все чаще задумываюсь о тех вещах, которые раньше мне и в голову не приходили. Всю жизнь я считал себя законченным материалистом, полагая, что ангелов, как и привидений, чертей и всякой ортодоксальной чепухи не существует. Но сейчас я думаю, что в более широком, философском смысле каждый человек — это тоже ангел. Серый ангел. Каждый из нас стоит на распутье между светом и тьмой, и, кто знает, может именно от вас зависит, в какую сторону однажды перевесят чаши добра и зла.
Однажды утром я проснулся и совершенной ясностью понял, что мне нужно делать. Через два часа я уже сидел в самолете, летящем через океан. Мне, как журналисту, не составляло большого труда найти того самого мистера Мэйси и выяснить, где он живет.
В этой реальности Нике было шесть лет. Самая обыкновенная девочка: косички, веснушки, отсутствие зубов и плюшевый медведь в маленьких руках. Я стоял в стороне и тайком наблюдал за тем, как она играет с другими детьми. Ника была очень живым ребенком, и даже сейчас в ней была та же непосредственность, как и у той девушки, которую я помнил. Еще в ней была одна главная черта — для меня она не была похожа ни на одну другую женщину мира. Именно тогда я понял, чего именно мне не хватало в моей жизни. Мне была нужна всего лишь капелька тепла, и дать ее мне могла только эта девочка. Оставалось только ждать. Когда-нибудь из этой девочки вырастет очень милая девушка, точно так же, как из невзрачного утенка вырастает прекрасная лебедь. Это будет через каких-нибудь двенадцать лет. Сентиментально? Банально? Что может быть сентиментальней обыкновенных слов любви, которые до тебя произносили миллионы людей. И что может быть банальней, чем желание простого человеческого счастья. Счастья, которого некоторые люди ждут всю жизнь. А мне надо подождать совсем немного. Может быть, я и не ангел, недостатки есть у каждого, но что у меня есть — так это большой запас терпения. Что такое двенадцать лет по сравнению с вечностью — один миг. Один миг, и закончатся мои долгие дни одиночества. Сейчас мне надо просто подождать. Прос-то по-дож-дать. А ждать я умею.