Серый ангел (СИ)

В тот момент, когда сердце ангела перестало биться, небо расколола молния, и оглушительным барабаном громыхнул гром. Откуда не возьмись, налетел порыв холодного ветра, и на его лицо упала одна капля. За этой каплей последовала вторая, третья, и вот с неба обрушились целые потоки холодной воды. Впервые за много дней на землю опустилась прохлада. Над городом шел дождь.

Глава семнадцатая

БОРИС ЛАСАЛЬ, 24 ГОДА, НЕ ЖЕНАТ, РАЗВЕДЕН,

ПРОФЕССИЯ — ЖУРНАЛИСТ, МЕСТОЖИТЕЛЬСТВО: РЮ ДЕ АРСЕНАЛЬ, 9-ЫЙ ОКРУГ, ПАРИЖ.

— Я понимаю, что эта тема основательно поднадоела, как парижским буржуа, так и простым обывателям, но, раз она существует, кто-то должен ее освещать, — сказал мне Симон Лелюш, на моем последнем инструктаже.

Представьте себе сорокашестилетнего юношу с горящим взором, рыжей козлиной бородкой, большого эстета женских форм, почитателя Моне и Сартра — и вот вам полный портрет Симона Лелюша — заместителя нашего главного редактора. Немного не от мира сего, он был крепким профессионалом — с хорошим чутьем и крепкой хваткой. И, хотя наша газета пользовалась нелестной славой таблоида, работа под его началом было неплохим началом моей большой карьеры.

Мне поручили сделать репортаж, посвященный тридцатилетию со дня вторжения в Афганистан американских войск. Тема была бесперспективной. Когда смерть становится обыденностью, она перестает кого-либо интересовать. Моджахеды и талибы, пуштуны и хазарейцы — все воевали между собой и сообща с оккупационными войсками, которые Белый дом официально называл миротворческими силами. Каждый день там стреляли и гремели взрывы, и каждый день там кто-нибудь погибал. Мне предстояло открыть эту тему заново. Сейчас внимание прессы было приковано к так называемой Второй Корейской войне и теперь мне, двадцатичетырехлетнему молодому журналисту предстояло перетянуть это внимание к небольшому государству на юге Центральной Азии. Чтобы меня подбодрить, месье Лелюш так и сыпал цитатами.

— Запомни, Ласаль, — сказал он мне, — новости — это то, что хороший редактор выбрал для публикации. На свете нет ничего нового, всегда случаются давно известные вещи, но они происходят с разными людьми. Когда это появляется в нашей газете — это и есть новость. Так что, новости создаем мы, Ласаль. Докажи мне, что ты чего-то стоишь. Поезжай и привези мне материал.

И я поехал: в Джелалабад, провинцию Нангархар, где чудовищная жара и высокая влажность. В Афганистане я пробыл целую неделю и в результате усвоил на всю жизнь, что восток — дело тонкое. Я нащелкал около тысячи кадров, отснял километры пленки, сбил ноги, натер мозоли, сбросил пять килограмм своего веса и, в конце концов, сделал свой репортаж. Я даже принимал участие в одной секретной армейской операции и отделался лишь одним разбитым фотоаппаратом. Тогда думал, что на этом все закончилось. Когда я вместе с двенадцатью другими журналистами возвращался из Джелалабада в Кабул, в наш автобус въехал напичканный взрывчаткой джип, за рулем которого сидел талиб-смертник. Погибло двенадцать человек, включая водителя: все, кроме меня. Я делал новости и сам попал в них. Мне крупно повезло: я отделался парочкой сломанных ребер и сотрясением мозга. Последнее, что я помнил — это предсмертный, полный ужаса, крик водителя. Затем меня накрыла тьма. Очнулся я уже в Париже через восемь дней. Редакция определила меня в одну из лучших больниц: как-никак, я был гвоздем программы, и какое-то время миру было интересно, как там поживает Борис Ласаль. Потом все улеглось, и интерес ко мне угас: миру нужны были новые герои и новые жертвы. Это было двенадцать лет назад. В другой, прошлой жизни.

В этой жизни я очнулся двадцатичетырехлетним парнем с солидным опытом тридцатишестилетнего мужчины. Сначала я ничего не мог понять: все это было похоже на сон — этакий летаргический экскурс в прошлое. Казалось, что весь мир вокруг меня провернулся на двенадцать лет назад. Все, что произошло в эти годы, еще не случилось. Еще не сошел со стапелей “Сахаров”, не ступил на поверхность Марса первый человек и не была изобретена противораковая сыворотка. А в Сянгане еще не умерло от куриного гриппа шесть миллионов человек. Мне не заменили простреленную в Карабахе почку на искусственную. Много чего еще не произошло.