Сесиль. Амори. Фернанда

у меня спрашивают адрес госпожи Морис де Бартель, мне он неизвестен. Но Вам все известно, и Вы должны его знать, я имею в виду не мать, а жену барона.

Художник, желающий узнать ее адрес, кому, как мне кажется, поручено написать ее портрет, хотел бы заранее знать, молода ли она и хороша ли собой.

Всегда Вам искренне преданная и глубоко признательная

Фернанда".

Затем она позвонила и отправила своего камердинера к г-же д’Ольне. Через десять минут он вернулся с маленьким посланием: оно нестерпимо благоухало мускусом, а на печати стояло латинское изречение.

С трудом сдерживая дрожь, Фернанда взяла ответ г-жи д’Ольне. Ответ этот для нее заключал в себе жизнь или смерть. Некоторое время она вертела письмо в руках, не решаясь открыть. Потом, наконец, сорвала печать и, словно сквозь дымку, прочитала:

"Моя милая,

госпожа баронесса Морис де Бартель живет в особняке своей свекрови на улице Варенн, 24.

Хотя женщинам, как Вам известно, нелегко признаваться в таких вещах, скажу Вам по секрету: она очаровательна. Поэтому в свете только и разговора, что о бесподобной страсти, какую она внушила своему мужу, прекрасному Морису де Бартелю, которого прежде Вы несомненно должны были где-то встречать, однако после женитьбы он почти не выходит в свет.

Кстати, как Вы сами поживаете, дорогая крошка? Вас не видно целую вечность. А между тем Вам известно, с какой любовью к Вам относятся на улице Прованс, 11.

Армандина д ’Олъне".

Письмо это не оставляло ни малейших сомнений для Фернанды: Морис в самом деле был женат, жена его молода и красива, в свете о его любви к жене знают все.

Было одиннадцать часов; в полдень, как обычно, должен был прийти Морис, то есть муж другой женщины!

Фернанда сначала разрыдалась; но стрелки часов неумолимо двигались вперед, и слезы ее осушило пламя гнева; ей даже показалось, что последние слезы были из огня: они обожгли ей веки.

Как только доносился шум экипажа, проезжавшего по улице, ей чудилось, что это экипаж Мориса. Казалось, колеса проезжают по ее сердцу, а между тем каждый раз, когда снова раздавался шум, она тихонько шептала, улыбаясь:

— Посмотрим, что он скажет; посмотрим, что он ответит.

Наконец, когда пробило полдень, у двери остановился экипаж. Вскоре Фернанда услышала звонок и узнала манеру Мориса звонить. Минуту спустя, хотя пол устилали ковры, она уловила приближавшиеся шаги — то были шаги Мориса. Дверь отворилась, вошел Морис; вид у него был спокойный и радостный, как обычно: он был счастлив снова увидеть Фернанду, с которой расстался накануне вечером и которую, как ему казалось каждое утро, не видел целую вечность.

Фернанда, бледная, с неподвижно застывшим, мрачным взглядом сидела в гостиной, держа в руках смятое письмо. Она находилась в полумраке, и Морис, не заметив ужасного выражения ее лица, подошел прямо к ней, собираясь, по своему обыкновению, поцеловать ее в лоб. Внезапная краска залила вдруг лицо Фернанды, сменив смертельную бледность; она поднялась и отступила назад.

— Сударь, — проговорила она глухим, дрожащим голосом, — сударь, вы солгали, как последний лакей!

Морис застыл, онемев на мгновение, словно пораженный молнией; но вскоре, ужаснувшись выражению искаженного от волнения лица Фернанды, шагнул к ней, открыл было рот, собираясь спросить, что с ней.

— Сударь, — продолжала Фернанда, — вы подлец! Вы обманываете сразу двух женщин, меня и госпожу де Бартель; я знаю: вы женаты.

Морис вскрикнул; он почувствовал, как счастье с болью оторвалось от его сердца и убежало прочь, далеко от него. Охваченный еще большим волнением и отчаянием, чем та, чье безысходное горе выражалось в поведении и словах, он, сломленный, уничтоженный, испепеленный, склонил голову и упал на стул.

— Сударь, — продолжала Фернанда, — честь и долг призывают вас домой, честь и долг запрещают мне принимать вас далее. Уходите, сударь, уходите! Благодарение Небу, я здесь у себя дома. Дома! Поймите же, сударь, смысл, что заключает в себе это слово.