Сестра

Я рассказала ему, в соответствии с последовательностью, только очевидное. Пара напитков, капсула клирадона, черный провал и безупречная парочка на втором этаже, которая неделями усиленно готовилась к такой ситуации и ловко ею воспользовалась.

Когда я замолчала, Олаф смотрел на меня больше минуты. Ему было определенно тяжело задавать мне такой вопрос. И то, что он вообще это сделал, я никогда ему не прощу. «Миа, это ты застрелила Роберта?»

Я встала, подошла к двери, открыла ее и демонстративно показала на выход в зал.

Олаф вздохнул, что было отчетливо слышно. «Миа, то, как ты мне описала ситуацию — полиция рано или поздно спросит тебя о том же. И для тебя было бы хорошо, если б тогда у тебя нашелся лучший ответ».

Конечно, он был прав, только у меня не было лучшего ответа. Там, где должны быть ответы, в моей голове была дырка, большая, чем у Роберта.

«Ты мне поможешь?». Мне было нелегко его об этом спросить.

Он пожал плечами и выглядел при этом не особенно радостным. «Как же я могу тебе помочь, Миа? Посмотрим на все еще раз трезво. Все эти годы тебе всегда удавалось отговорить Роберта от женщин, которые ему нравились. Если у тебя не было аргументов, тогда у тебя были головные боли. Потом появилась Иза. Ты боролась против нее всеми средствами».

«Против нее, — объяснила я жарко, — а не против Роберта. У меня не было мотива его убивать».

Олаф рассмеялся, что прозвучало скорее, как плач. «Я не хочу тебя обидеть, Миа, но как часто ты сидишь здесь и рассматриваешь своего наполовину законченного Циклопа, или как еще тебе всегда хотелось назвать эту штуку? Как часто на дню, проходишь ты мимо зеркала? Почему ты уже давно не сделала себе операцию? Я скажу тебе это. Ты хотела сохранить свои шрамы. Тебе нужен был хорошо видимый знак, который бы ежедневно напоминал Роберту о его вине. А когда он больше уже не хотел напоминаний, то ты потеряла нервы. У тебя был мотив, Миа. Ты вынашивала его целых десять лет».

Он вошел в раж и не мог уже остановиться. Как следующее, он пошел говорить о четверге и о часах, которые он провел с Робертом. Роберт был так угнетен и расстроен, объяснил он — как будто я сама этого не знала. Он не хотел конкретно говорить о своих проблемах, делал только намеки. Он больше не знает, что ему думать о моих диких заявлениях и подозрениях против Изабель и Йонаса.

«Он разговаривал с Пилем, — подошел Олаф к концу своей литании. — Только Пиль сослался на свою обязанность сохранения врачебной тайны и не предоставил никакой информации».

«И что же он хотел от Пиля услышать?», — спросила я.

Олаф пожал плечами. «Я его не спросил. Когда он прощался, то сказал, что нашел другую возможность удостовериться. Что он должен, наконец, что-то делать. Ему в последнее время кое-что бросилось в глаза, что он не может дольше игнорировать».

Он внимательно смотрел на меня, как будто ожидал реакции. Кое-что бросилось в глаза! Что собственно он хотел от меня услышать? Что мне тоже кое-что бросилось в глаза? Что я видела Хорста Фехнера, крадущимся вокруг дома, как майский кот? Или что я видела маленьких зеленых человечков в бассейне, или белых мышей в моей постели?

И поскольку я молчала, Олаф считал: «Ты должна признаться, Миа, что Роберт был более чем терпелив с тобой. Он всегда пытался проявлять понимание к твоей ситуации. И за то, что он начал, наконец, о себе самом думать, на него нельзя было обижаться».

«Надеюсь, что Волберту ты это точно так же объяснил, — сказала я. — Тогда он знает, по крайней мере, на каком он свете со мной».

На последних словах я стала уже немного горячиться. Олаф оставался спокойным и смотрел через открытую дверь в зал. «Ты не можешь еще громче? А то наверху понимают, наверное, недостаточно отчетливо».

Я, наконец, закрыла дверь и прошла обратно к дивану. Потом я спросила его про субботний вечер. Но чего-либо необычного он тоже не заметил. Роберт очень интересовался проектом орошения, над которым работал Йонас. Как Олаф это описывал, похоже было на тоску по приключениям. Лагерь в пустыне, тяжелые машины, а вечером — костер, удалые мужчины едят фасоль прямо из банок и пьют свой кофе из алюминиевых кружек. Возможно, каждый мужчина мечтает о приключениях.

Олаф говорил приглушенным голосом. Он предложил мне попросить Пиля о помощи. Я должна дать себя загипнотизировать, чтобы получить ясное представление о недостающих часах.

Я больше не должна была получать никакого представления. Я точно знала, что произошло. Роберт, наконец, понял, что я свои подозрения не высосала из пальца. Если он сам кое-что заметил, то должен был понять. Он долго боролся сам с собой и тогда, в прошедшую среду, уехал во Франкфурт и встретился там с Биллером, кем бы тот ни был. А когда он вернулся обратно, то запер свой кабинет.