Сестра

Нужно только быть достаточно сумасшедшим и тогда не было никакого антагонизма между живым и мертвым. Если я не могла его иметь, то и она не должна была.

Почему Роберт не упомянул о покупке в четверг, почему он, вместо этого, говорил о том, что должен что-то предпринять, этого вопроса Олаф себе не задавал.

Когда, на следующее утро, я пришла в зал, Лучия уже хлопотала в кухне. Было еще очень рано, только начало шестого. Я не могла спать и не выдержала дольше лежания на софе. Нужно было еще очень многое сделать.

Сообщение на мониторе разлилось, как горячее масло по моим внутренностям. А взгляд Олафа и еще больше его последующий, теперь уже действительно торопливый уход, глубоко это масло распределил. Тошнота чувствовалась еще сильнее, чем днями недостающий сон.

Лучия тоже выглядела не выспавшейся. Она как раз готовила кофе. «Ты же позавтракаешь со мной, Миа?»

«Конечно», — пробормотала я. Меня это не очень устраивало. Сначала я должна была поговорить с маклером, прежде чем я могла разговаривать с Лучией. Данные о бунгало Олаф стер очень неохотно, по моему настоянию. И прежде, чем он это сделал, мне пришлось надавить на него с его налоговыми манипуляциями. Но я записала себе номер телефона этого маклера.

Роберт, конечно, ему объяснил, для кого он купил этот дом. Не для себя! Он бы меня никогда не покинул. Он знал, что я бы этого не перенесла. И он ведь меня любил. Он только для Изабель с Йонасом купил бунгало, потому что хотел выставить их из дома.

Я уже говорила, что он был слишком добродушным, что он даже уличного кота не смог бы за дверь выставить, даже тогда, если бы этот кот постоянно на него наскакивал. Я же говорила это, не правда ли? Я имею в виду, что уже об этом упоминала. Но это не так важно.

Факт в том, что оба эти кота там, наверху, терлись у ног Роберта, с восторгом рассказывали ему о смелых мужчинах у костра в пустыне и наскакивали только на меня, когда он этого не видел. Они это действительно очень ловко придумали. Они месяцами должны были это планировать.

И потом, медленно и систематически они стали приводить этот план в исполнение. И при этом воображали, что Роберт крепко сидит на крючке, и о нем не нужно беспокоиться. Они думали, что целиком и полностью могут сконцентрироваться на мне. Это они и сделали — в последние пять недель речь шла только о том, чтобы оттеснить меня на задний план. Но они недооценили Роберта. Они не учли, насколько хорошо он меня знал, и как много я для него значила.

После того, как пять недель назад, я отказалась принять извинение Йонаса, несколько дней в доме было спокойно. Но это было только поверхностное спокойствие, а изнутри происходило мощное брожение. Ни одной ночи не проходило, чтобы я не слышала шепота Изабель. Иногда я разбирала свое имя, иногда слышала имя Йонаса.

Изабель разыгрывала перед Робертом озабоченную, ничего не подозревавшую простушку. Но озабоченную не о Йонасе. Озабоченную обо мне. Под маской любящей жены, верно заботящейся сестры и опасливо старающейся невестки, она обрабатывала Роберта и требовала от него невозможного.

О том, что касалось моего несчастного случая, Изабель давно уже была во всех подробностях проинформирована. И теперь она, мало-помалу, нащупывала почву. Через шрамы на лице — к Олафу, от Олафа к стоящей в углу каменной колоде и оттуда к бесполезно висящей руке. От руки к Ателье оставался только один маленький шажок.

И внезапно это было нехорошо для меня, что я проводила в Ателье столько времени. Изабель показала себя практичной и экономной. Можно было одним ударом двух мух прихлопнуть — освободить меня от моих тягостных воспоминаний и предоставить Йонасу свободу передвижения.

Почти две недели понадобилось ей на то, чтобы уговорить Роберта, что она только моего блага хотела. В истинном смысле этого слова. Говорилось даже, что возможно я только потому избегала Йонаса, что он напоминал мне о моем несчастном случае. Мне она высказывала это совсем по-другому. Но она совершенно точно знала, что с автокатастрофой можно задеть Роберта за его самое больное место.

Три недели назад он пришел ко мне. Он выглядел смертельно уставшим. Мне было больно видеть его таким. Ему было трудно представить нашептывания Изабель, как свое собственное мнение. Он точно знал, чего он от меня требует. И он не очень-то верил во все, что она ему преподнесла.

Сначала он осведомился, не вел ли Йонас себя по отношению ко мне не совсем корректно. «Миа, ты не хочешь мне рассказать, что произошло между Йонасом и тобой? В первые дни вы так хорошо понимали друг друга, а теперь уже две недели ты ведешь себя так, как будто он олицетворение нечистой силы».

«Может быть, мне не нравится его характер», — ответила я.

На это Роберт не поддался. Он пустился в пространные объяснения, что такой несчастный случай может сильно изменить личность человека. Сделать его неудовлетворенным, угрюмым, возможно даже агрессивным. И с этим подошел он, тогда, вплотную к теме. Каменная колода в углу.