Сестры Ингерд

-- Эй, ты… Как там тебя? Ты чего замолчала? Или ты тоже, как эти, психическая? – девушка опасливо подтянула ноги, отодвигаясь от меня, и даже заерзала попой, старясь забиться в угол.

Я на несколько мгновений прикрыла глаза, пытаясь связать воедино то, что я помнила, с тем, что я видела сейчас. Накатило какое-то странное состояние безразличия и апатии. Я равнодушно ответила:

-- Я Ольга Александровна Ингерд. Предполагаю, что ты Анжела Родионовна Ингерд. Если я не ошиблась, то это никакое не похищение…

После этого я уткнулась лицом в подушку и заплакала.

Анжелка трясла меня за плечо, что-то утверждала сама, что-то спрашивала, потом перешла к требованиям и крикам. Не знаю, сколько времени это продолжалось и почему я даже не попробовала подойти к окну и посмотреть, что там, не попробовала открыть дверь и попытаться понять, где мы находимся и что вообще случилось. Через некоторое время слезы кончились, а этот странный и непонятный мир и уставшая верещать Анжелка остались.

Наверно, на некоторое время я вновь задремала. И эта блондинка, соседка по кровати, тоже. Проснулись мы оттого, что в комнате кто-то разговаривал:

-- …вот сейчас супчику похлебаете, кашки отведаете, а завтра с утречка уже и в дорогу. Ежли Господь пошлет добрый путь, то к вечеру дома будем. Оно, конечно, утомила вас дорога, барышни, да и трактир вона какой негожий попался: и хозяин пьющий, и прислуга нерадивая. А только потерпеть совсем малость осталось.

Обе мы молча сидели на кровати, не рискуя вставить ни слова. Думаю, пока я рыдала, сестрица успела убедиться в том, что находится не в своем теле. Ничем другим я ее молчание объяснить не могу.

День клонился к вечеру, и в комнате было весьма сумрачно. На столе горела свеча, но женщина закрывала ее от нас своим телом, и по неровным стенам комнаты бегали страшноватые тени от ее движений.

Женщина расставила на столе у окна две глиняных миски, развернула холстинку и достала оттуда надрезанный каравай хлеба.

-- Садитесь, барышни. Надо хоть немного поесть, а то завтра у вас сил совсем не будет.

Мы, не сговариваясь, молча слезли с довольно высокой кровати, став босыми ногами на ледяной пол. Служанка, а вела себя женщина именно как прислуга, всплеснула руками и, медленно и неуклюже встав на колени, пошарила под кроватью. Достала две пары смешных, но теплых даже на вид меховых тапок и обула нам на ноги. Прямо как маленьким детям.

-- Сейчас, барышни, сейчас…

Она нагнулась над чем-то за спинкой кровати, вынула оттуда тяжеленный ватный халат, больше похожий на старинное пальто, и помогла блондинке надеть его. Сама собственными руками затянула ей пояс на талии, потом принялась одевать меня.

Все это происходило в полной тишине. Лично я, осознавая, что каким-то чудовищным образом попала в чужое тело, просто боялась заговорить и выдать себя. Думаю, что Анжела ощущала примерно то же самое. Во всяком случае, мы обе молча уселись за стол на скрипучие табуретки и приняли есть горячую похлебку, не ощущая вкуса.

Служанка некоторое время стояла возле стола, с умилением наблюдая, как мы едим и одобрительно кивая головой, потом спохватилась:

-- Вот и славно, кушайте, барышни, кушайте! Я сейчас сбегаю, взварцу вам горяченького принесу.

Как только она вышла из комнаты, Анжелка кинула деревянную ложку в миску так, что полетели брызги. И, глядя мне в глаза, спросила:

-- А ты точно Олька? Точно? А что делать будем? Как мне домой попасть?!

Глава 6

Я отвела глаза в сторону. В этом вопросе: «Как мне домой попасть?!» была полностью вся Анжела. Не «как нам домой попасть”, а только ей. Кроме того, в отличие от этой бездушной куклы, я успела мысленно вернуться к тому самому окну, сквозь которое наблюдала за сладкой парочкой. Не знаю, чем я прогневила высшие силы, что даже после смерти она рядом со мной.

-- Ну что ты молчишь?! Как мне домой попасть?

-- Да пошла бы ты… -- я тоже шваркнула ложку в миску остывающей похлебки и, уже вставая, с мстительным удовольствием заметила, как отшатнулась Анжелка: брызги попали ей в лицо.

Не знаю, дошло что-то до этой курицы или нет, но на некоторое время она заткнулась. В комнате повисла гнетущая тишина, только треск огня в печи слегка разбавлял ее. За дверью заскрипели половицы. Вернулась та женщина, которая обслуживала нас, и запричитала:

-- Барышня Ольга, что же это вы и не поели совсем?! Похлебка-то ведь добрая какая, на курочке да со всякой травкой.

Я молча отворачивалась к стене, не желая, чтобы она видела мои слезы. Однако женщина заметила их и, вздохнув, погладила меня по плечу, продолжив говорить уже гораздо более тихим голосом: