Сеть паладинов

— Что вас так веселит, синьор? — спросил Порко строго. — И не пора ли вам перейти к делу!

Поведение занудного старика нотариуса, поднадоевшего со своей латынью и до сих пор так и не объяснившего, зачем явился, и при этом рассуждающего о формальностях, сбивало с толку. Порко напустил на себя высокомерный вид.

— Вы говорили, что у вас есть важные бумаги, которые могут меня заинтересовать.

— Да. Бумаги. Но не для сенсале Порко, а для сансери Порко. И у вас тоже есть интересные бумаги. Для меня. Так что можно совершить обмен.

— В самом деле? — Порко откинулся в кресле. Его брови поползли вверх. В голове его быстро сложилось заключение: «Итак, нотариус, адвокат. Бумаги. Обмен. Значит, старого болтуна подослал кто-то из дебиторов». Вслух он спросил: — Вас прислал кто-нибудь?

— Совершенно точно, — кивком подтвердил с готовностью Лунардо. Он обернулся к стоявшему за спинкой стула секретарю, но потом нерешительно, недоверчиво снова перевёл взгляд на сансери как человек, до конца не уверенный, стоит ли доверять незнакомцу. — Видите ли, синьор, — колеблясь, проговорил он, — бумаги, которые я хотел бы с вами обсудить, хм... достаточно деликатного свойства. И присутствие при нашем разговоре третьих лиц... — Лунардо робко показал глазами на ухмыляющегося головореза в углу. — Вы понимаете меня, синьор. Э...

— Вздор! — отрезал Порко. — Это мой слуга Джакомо. Он всегда здесь сидит. К тому же он глухонемой.

Ухмылка детины при словах хозяина стала ещё шире, а клинок ножа в его волосатых ручищах засверкал особенно жизнеутверждающим блеском. Головорез пытался поймать на лезвие солнечный луч, узкой полоской пробивавшийся через закрытые ставни, и направить его на посетителя.

— Ну хорошо. Пусть будет так, — пробормотал Лунардо, всё ещё колеблясь.

— Так что у вас за бумаги?

— Это бумаги покойного молодого патриция, члена Большого Совета, сера Филиппо Феро.

Лунардо замолчал и многозначительно уставился прямо в глаза маклера. На мгновение в комнате воцарилась тишина. На лице Порко ничего не изменилось, лишь показалось, что дёрнулись губы.

— Ну так что за бумаги? — повторил маклер слегка дрогнувшим голосом.

Не поворачиваясь назад, Реформатор поднял над головой правую руку и нетерпеливо щёлкнул пальцами, требуя у секретаря папку. Джироламо вышел из своего оцепенения, дёрнул рукой. Папка выскользнула из руки, но вместо того, чтобы перекочевать в раскрытую ладонь нотариуса, вдруг, вращаясь на лету, с силой полетела в угол комнаты, где обшитым толстыми нитями ребром врезалась прямо в переносицу детины. Послышался глухой треск сломанной кости. Зазвенел, упав на пол, нож. Удар был так силен, что Джакомо, издав хрипловатый стон, повалился на стуле и съехал с него на пол. Да так и остался лежать, судорожно дыша в глубоком обмороке.

Все произошло настолько неожиданно, что маклер застыл с разинутым ртом. Обладавшему ловкостью и изворотливостью в делах, ему явно не хватало их в теле. Воспользовавшись его оцепенением, Джироламо подскочил к нему, резким рывком выволок из-за стола на середину комнаты, ощупал одежду, проверяя, нет ли у него кинжала. Затем подтолкнул сенсале под ноги банкетку и силой заставил сесть лицом к окну. Выхватив из-за ворота своего платья верёвки, Джироламо завёл руки Порко назад и скрутил их. После этого связал ноги. Он встал у маклера за спиной, болезненными тычками пресекая у того малейшую попытку шевельнуться.

Лунардо тем временем развернул своё кресло к центру комнаты, устроился в нём поудобнее и с улыбкой повернулся к маклеру. Перепуганный Порко безропотно хлопал глазами. Казалось, он полностью потерял не только способность сопротивляться, но и возражать.

— Sic erat in fatis.[130] Я ведь предупредил, что хотел бы обойтись без излишних формальностей, — сказал мессер Маркантонио, обозревая связанного сансери. — Все эти стряпчие, поверенные, адвокаты... Брр!.. Они сделали нашу Республику самой цивилизованной в христианском мире, и они же погубят её. То ли дело у Великого турка! Надоел сановник — удавили шнурком. Провинился — в тот же час и голову с плеч. А уж изменника и на кол посадят, и четвертуют, и колесуют одновременно. Вам ведь нравятся порядки у османов, не так ли, Порко?

Тем временем услужливый помощник ловко обмотал шёлковый шнурок вокруг шеи маклера и стоял за его спиной, легко, но весьма многозначительно придерживая оба конца. Порко, наконец, обрёл способность говорить. Шнурок на шее, ядовитые слова старого нотариуса, глядящего на него без тени улыбки, вызвали в маклере приступ ужаса. С лицом, серо-белым, как бумага, он трясся на стуле, пот ручьями катился по оплывшему жиром лицу.

— Что вам от меня надо и кто вы? — проговорил он тихо.

— Кто мы, сказать нелегко. Впрочем, это не ваше дело. Многие знания умножают скорбь, — продолжал издеваться «нотариус». — А надо от вас сведения. Поэтому я предлагаю вам щедро поделиться ими.

— Что вы хотите знать? — Порко запинался.

— Во-первых, я хочу знать, сколько тебе задолжал Филиппо? — резко спросил Лунардо. — Филиппо Феро. Говори, только честно.

— Две с половиной тысячи дукатов.