Сеть паладинов

В страхе перед испанцами Екатерина вынуждена была принести гугенотов в жертву католикам, которые, конечно, пользовались поддержкой Филиппа II. Затем, уже в ужасе от содеянного, Екатерина тщетно пыталась уверить Европу, что Варфоломеевскую ночь она не подстроила и не заманивала гугенотов в столицу, а пыталась примирить их с католиками в интересах Франции. Неспроста из “Сегреды” Дворца дожей кто-то похитил все отчёты венецианских послов во Франции за этот период!»

К вечеру Джироламо добрался до Ровиго, переночевал на постоялом дворе, утром спустился ещё ниже, до местечка Креспина, что на самой границе Венецианской Республики, и вышел на берег, омываемый широкими и обильными водами реки По. В Креспине он с тихой радостью расстался с послушной кобылой, за хорошую плату пристроив её до своего возвращения на постоялый двор, а сам отправился на пристань, где пересел в барк, направлявшийся в сторону Пьяченцы и Павии.

В сумерках, вытянув ноги, устроившись на мягких шкурах на палубе, он засыпал уже под мерное покачивание судна.

* * *

Джироламо сидел в небольшой гостиной и глядел в окно. Справа от него мрачно смотрелась мощная цитадель с бастионами — замок бывших правителей города герцогов Сфорца. Слева возвышалась часть строящегося уже более двухсот лет грандиозного Дуомо — главного собора — с нагромождением остроносых башен и колоколен. «Дуомо обещает быть, когда его наконец построят, таким же величественным, как Сан-Пьетро в Риме, — подумал Джироламо. — Странный город. Значительно более населённый, чем Венеция, и очень бедный». «Истощение», «оскудение» — приходилось согласиться с эпитетами, которыми характеризовали Милан все путешественники, приезжавшие из этой paese infelice[81]. Следы упадка и разрушений виднелись повсюду: центральные улицы и площади были грязны и полны нищих оборванцев, дома обшарпаны. Даже дворцы и дома зажиточных горожан выглядели хмуро, как ослепшие овцы: вместо стёкол многие оконные рамы были закрыты промасленной бумагой. Наглядное доказательство тому, что присоединение к испанской короне никому не идёт на пользу. Среди этого уныния дом венецианской миссии выделяется блеском окон и величавой представительностью.

Джироламо перевёл взгляд на человека, который сидел за канцелярским столом напротив него. Совсем ещё молодой, хрупкий Джакопо Оттовион углубился в чтение отцовского письма, время от времени бросая на Джироламо недоверчивые взгляды. Он с самого начала был неприятно удивлён тем, что отец прислал к нему не личного курьера из домашних слуг, как обычно, а незнакомца. А уж когда разобрался в содержании письма...

Впрочем, отправляя Джироламо в Милан, Лунардо и не рассчитывал на получение каких-то сведений.

— Скорее всего, он тебе ничего толком не скажет, — напутствовал Реформатор. — Важно другое. Посмотри, как он отреагирует. Вспомнит ли. Придаст ли значение этому событию. Может быть, наш Канцлер излишне драматизирует ситуацию, а документы просто потерялись...

Закончив читать, молодой дипломат задумчиво отложил листок в сторону и взглянул на Джироламо.

— Слушаю вас, — голос прозвучал глухо и неуверенно.

— В начале осени или в конце лета к вам обращался некий кавалер Капуциди, албанский капитан, отправлявшийся в Венецию, — начал Джироламо, внимательно следя за выражением лица резидента, опустившего глаза к столу и внимательно слушавшего. — Помните такого?

Дипломат, не поднимая глаз, пожал плечами. Жест, не выражавший ни согласия, ни понимания. Лишь готовность слушать дальше.

— Как ваш батюшка пишет в письме, бумаги по поводу этого албанца потерялись где-то в канцелярии...

Молодой Оттовион поднял глаза. И снова передёрнул узкими плечами.

Они смотрели друг на друга. Всё, что угодно, ожидал Джироламо увидеть в его глазах: непонимание, безразличие, недоверие, раздражение пустой беседой. В глазах молодого человека совершенно ясно читалась тревога. И Джироламо, как собака-ищейка, вдруг почувствовал верный след. Заставить молодого человека разговориться совершенно необходимо!

— Не знаю, для чего отцу понадобилось всё это? — проворчал Джакопо, беря себя в руки. — Это когда уже было. Я не помню толком эту историю.

— Вам неинтересно будет знать, что с ним произошло, с этим человеком, албанским капитаном?

Резидент снова передёрнул плечами. Джироламо подавлял его взглядом, вынуждая ответить.

— И... что же с ним произошло?

— Капитана казнили. Тайно. По приговору Совета Десяти.

— Вы из Совета Десяти?

— Нет, — Джироламо покачал головой.

Тонкие губы резидента поджались, он отвёл глаза. Нервно потёр ладони. Потом мельком бросил вопросительный взгляд на Джироламо.

— Тогда кто вы, синьор?

— Адвокат коммуны. При канцелярии дожа.