Сеть паладинов

— Никому, никогда! Конечно, жалко.

— Хамдила. Хвала Аллаху! — произносит купец.

После этого он моет руки, и собеседники встают.

Обычно после этого они расстаются. Но не теперь. Купец задумчиво поглядел на темнеющее небо. Ему не хотелось расставаться с Али, и он повёл его в туманную от дыма кофейню неподалёку от мечети Рустема и египетского рынка. Они нашли два места на широкой тахте и долгий вечер курили трубки, изредка обмениваясь ленивыми фразами.

Купец, прикрыв глаза, размышлял, что ему делать с Али Торгаем. Хоть осведомитель работает на него несколько лет и мог бы и дальше поставлять сведения, но купец — не единственный, с кем Али делится своей информацией. Протей всегда оказывается только первым. Он был уверен, что Али и сейчас сообщил историю ему первому. Это такая маленькая привилегия дорогому клиенту. Но пройдёт некоторое время, и он всё расскажет, тоже за деньги, другим. Теперь, получив такой куш от купца, — непременно. Не сразу. Возможно, через месяц, два, три. Сразу говорить поостережётся. Но скажет. Когда решит, что дал своему клиенту достаточно времени, чтобы воспользоваться купленными новостями. Ну а если тот не воспользовался, то Али не виноват. Он всегда может отговориться, как делал это не раз, что слух уже сам по себе бродит по Стамбулу и о нём кричит каждый мальчишка на базаре. Это его коммерция, осведомителя Али, — торговля новостями в полном интриг Стамбуле. А этого нельзя допустить.

Купец не знал, сколько ему времени понадобится — три месяца или год.

Надо было проверить и подготовиться: новость такова, что её не должен знать никто, кроме него. Бесполезно надеяться подкупить Али — он видел, с какой жадностью осведомитель схватил кошелёк с деньгами и спрятал под халатом. Бесполезно просить. Он всё равно расскажет.

— О да, господин. Этого никто никогда не узнает. О да, господин. Я уже забыл. Только для вас. Будьте уверены, я словно амфору с ароматической мазью передал вам. Храните, сколько хотите. Это словно розовое масло.

Жаль терять такого осведомителя, и Протей всё мысленно взвешивал, слушая болтовню Али вполуха, сохранить ли новость, ценней которой, конечно, если она правдива, он не найдёт или...

Они покинули кофейню уже поздно, когда село солнце. Надо было спешить разойтись, чтобы не попасться в лапы колу — ночной страже.

— Аллахай исмарладык! — попрощался Али.

— Тюле, гюле, — попрощался купец. — Не забудь попридержать свой язык!

Осведомитель двинулся по берегу бухты вдоль стены. Купец последовал за ним и вскоре нагнал почти у самой воды неподалёку от Рыбных ворот. Выглянула луна, серебря воду Халича и освещая тёмные силуэты башен и минаретов. Он окликнул Али.

— Это вы, мой господин? — осведомитель удивлённо остановился, ибо за многие их встречи такого никогда не случалось, В растерянности Али вглядывался в темноту. Купец приблизился.

Удар был точно выверенный, быстрый и сильный — концом рукояти посоха в висок. Али Торгай, вскрикнув, замертво повалился на землю. Купец, с множеством имён и которого европейские сообщники звали Протей, быстро пошёл прочь.

Глава 11

Северная Италия. Поздняя осень 1595 года

В Милан Джироламо отправился верхом на кобыле, взятой напрокат у знакомого римского дворянина, снимавшего жильё на самой окраине Падуи. Путь был не близкий — а Лунардо настоял, чтобы Джироламо совершил путешествие как можно быстрее.

«Когда венецианец садится на лошадь, он ждёт попутного ветра, чтобы на ней поскакать, а чтобы остановить её, он бросает якорь». Эта поговорка не в полной мере отражала реальные обстоятельства. Венеция была большой пешеходной зоной, по мрамору, камням и доскам которой не цокало конское копыто. И венецианцы, даже знатные, будучи прирождёнными моряками, в большинстве своём не умели ездить верхом.

Ещё в меньшей степени эта поговорка относилась к Джироламо. В отличие от многих венецианцев, он немного владел искусством верховой езды, то есть довольно прилично мог сидеть на лошади, пускать её шагом, изредка переходить на рысь, и с ужасом вспоминал о галопе, как о скорости совершенно недопустимой.