Сетевые публикации

Франция некогда дала урок всему миру своей революцией. В этом месте беседы полагается зажимать нос и говорить: ах, это были реки крови и уроки революции были ужасны. Да, верно; впрочем, правда и то, что жестокость королевской власти — превосходила гильотинирование. А в остальном верно — жестокостей было много.

Советское восприятие Европы в частности, и истории в целом — основано на блаженном ощущении почерпнутом из французского кино 70-х годов и передач БиБиСи — смотришь на Катрин Денев, слушаешь Севу Новгородцева и кажется, что Запад всегда процветает, а завистливые социалисты точат в подвалах ножи, чтобы навредить процветанию.

Распространенный среди советского мещанства анекдот гласил: Запад гниет, но какой приятный запах! Это была мораль фарцовщиков.

Этим анекдотом мещанин и фарцовщик давали понять собеседнику, что пропаганде не верят, а верят вкусовым и обонятельным ощущениям: что нам до резни в Конго, когда на экране ясно видно, как в Италии весело зажигают герои Феллини.

А то, что Феллини — критик общества, ну, это он может себе позволить. С жиру бесится, так не говорили — но между строк читалось.

Эту же мещанскую мудрость повторила благостная сестра Прохорова в знаменитых дебатах с Михалковым. Михалков сказал ей простую и правдивую вещь: дескать, мы брали пример с Запада, а на Западе-то сейчас — кризис. И благостная сестра остроумно (в духе торговцев джинсами из московских туалетов) ответила: ах, Запад загнивает, но какой же запах!

Не сказала благостная сестра того, что благоуханием сопровождались все исторические процессы гниения; и Марии Антуанетты с ее пирожными, и Римской империи — оргии которой так напоминают нашу сегодняшнюю действительность. Не знаю, вставляет ли Прохоров перышко себе в гортань, чтобы проблеваться перед очередной трапезой или предпочитает тренажер — но суть абсолютно одна.

Наше представление о Европе как о процветающей беспроблемной земле породили безумную культурологическую фантазию — объявить Россию Европой, дабы все стало хорошо. Сходным образом вел себя Чичиков, объявляя мертвые души живыми — это совершенно чичиковская стратегия. Сколько профетических текстов написано на тему, что цивилизация — только одна! «Хочешь жить как в Европе — голосуй за правых!» — вы еще помните этот безумный лозунг? В какой Европе жить — этого не уточняли, но вероятно в той, что благоухает, а вовсе не в кризисной. Цивилизация — только одна? Так вот она, с проблемами и кризисом. Ах, мы не эту хотели, нам в кино другую показывали.

Европа — в отличии от фантазий цивилизаторов — живая земля и поэтому очень часто болеет. Более того, в последний век Европа не раз была на грани смерти — а период здоровья (60-70е) был недолог, его хватило только для того, чтобы сформировалось советское мещанство.

Франция в течение 200 лет упорно идет с социализму — и это совсем не случайно. А то, что французские фильмы 70-х демонстрируют тучность нации и мелкие проблемы потребления — вот это как раз случайно.

То что произошло сегодня — закономерно и правильно. Хотите любить Европу — любите Вийона и Рабле, Белля и Бальзака, Ван Гога и Модильяни (который умер отнюдь не от переедания).

Но нет, мы любим Европу Гуччи и Долче Габано, Карла Лагерфельда и Абрамовича. А все остальное — это козни социалистов! Фу, уберите эти нечестные выборы!

Пост-импрессионизм (22.05.2012)

То, что импрессионисты усердно мельчили и растолкли до состояния пудры, требовалось привести обратно в статус Собора, а это было непросто сделать. Сходную задачу в 17 веке выполнил Рембрандт, опровергнув мещанств о малых голландцев. Говоря коротко, Рембрандт развернул домашний уют и частные права на красивое — в противоположную сторону; сытого обладателя голландского натюрморта повернул лицом в общечеловеческой драме — рассказал, что, помимо селедки и бутылки, есть горе бедняка и величие единения, что мир крепится состраданием — а совсем не самостоятельностью. Это только кажется очевидным, такой вывод сделать непросто: если ты своими руками выстроил домик и поймал рыбку — понять про равенство в любви и горе тяжеловато.

Так вот, Сезанн, Ван Гог и Гоген делали то же самое, что и Рембрандт в Новой истории — с ценностями Просвещения и сравнительно недавно.

Каждый выполнил свою задачу (это как Первый и Второй Белорусский и Украинский, если кто понимает): Сезанн вернул мир к общему строительству, сказал, что нет частного, а есть только общее: строится все кирпич к кирпичу, достоинство к достоинству — не побеждая, но братаясь. Гоген понял и внятно произнес, что христианская цивилизация и христианство существуют уже отдельно друг от друга, и и можно вполне быть христианином вне христианской цивилизации. Ван Гог показал, что можно отдать все, вообще все, — и таким образом все приобрести, это уникальный урок в век капитализма.

Все, сделанное этими тремя, — прямая противоположность импрессионизму, мещанству и, главное, эстетике Просвещения.