Сетевые публикации

Однако, рисунок помещен напротив здания Государственной Безопасности, и этот жест превращает туалетный рисунок в протестное произведение. Иными словами, произведение опознали как высказывание в контексте культуры общества.

Так произошло с писсуаром, выставленным Дюшаном. Этот писсуар критика признала ярким произведением XX века, хотя высказывание имеет внешний характер: мастер эпатирует общественное мнение, утверждает, что люди — стадо, готовое поклоняться чему угодно — и люди подтверждают эту мысль, начинают поклоняться писсуару.

Писсуар или рисунок члена — не есть произведения. Произведением является эпатирующий жест. Требуется приличное общество — поскольку общество неприличное эпатировать невозможно. Важен контекст. В туалете есть посетители, но все участники дискурса стоят с обнаженными пиписками, и нарисованный член смотрится заурядным фактом. Иное дело — напротив здания ФСБ.

Иначе говоря — искусству, чтобы состояться, требуется контрапункт. И, коль скоро в самом произведении контрапункта нет, этот искомый контрапункт ищется вовне.

И чем похабнее произведение — тем пристойнее должно быть общество, чтобы жест получил необходимый контраст. В свое время Ортега написал в «Восстании масс» об эпатирующих жестах авангарда: «Чего бы стоил этот жест среди дикарей?» И в самом деле — ничего. Надо набрать зал воспитанных людей — тогда имеет смысл снять штаны.

И в этом пункте авангардная эстетика порывает с эстетикой революционной.

Авангард, по самой сути своей, — паразит, он питается чужой жизнью; авангард — вампир, он оживает от чужой крови. Сам авангард — бесплоден и бескровен, ему нужен внешний объект. Писсуар вне музея, нарисованный в туалете член — не значат ничего. Но вы можете повесить хоть в туалете революционный холст Сезанна — и Сезанн останется Сезанном.

Этим и отличается революция Сезанна (Микеланджело, Ван Гога) от авангарда Дюшана или мастера, изображающего член.

Революция доказывает свою состоятельность не отрицанием старого порядка, но утверждением порядка нового. Новый порядок — является порядком потому, что упорядочивает бытие по-новому, хотя бы и в казарменных формах. И если новые образы бытия жизненны, как и герои прежней эстетики, — то у революции есть будущее.

Герои Байрона, Гойи, Гюго, Маяковского — полнокровны и самодостаточны. Им не нужна внешняя жизнь для обретения собственной. Произведения Лермонтова, Ван Гога, Домье, Бодлера, — содержат в себе контрапункт. Эти произведения, конечно, отрицают былую эстетику, но и следуют ей в полной мере: драма происходит внутри образа, а не вне его. Трагедия — в самом холсте Ван Гога, драма в самом стихе Бодлера — а не только в том, как данный стих воспринимался обывателями.

Однако, с некоего момента необходимость в контрапункте внутри произведения отпала — продолжая список бунтарей, мы прибавляем к нему авангардные имена: Малевич, Родченко, Бойс, Ворхол — они тоже революционеры, но образов они не создали, они создавали жесты и знаки.

Возникает простой вопрос, но обидный: слово «мятежный» — значит героический, драматический, или слово «мятежный» — означает плакатный, ходульный?

Ведь если образ не будет содержать в себе контрапункта, то есть противоречия, то он не станет воплощением борьбы — а значит, сделается ходульным, плакатным, и перестанет быть революционным.

Содержит ли контрапункт «черный квадрат»? Вероятно, да — поскольку «черный квадрат» — отрицает живой портрет, солнце, картину. Но внутри самого себя черный квадрат бессодержателен. Контрапункт вынесен за произведение во внешнюю среду.

Жест отрицания классического (сбросим с корабля современности) грозил лишить новое, протестное искусство необходимой точки отсчета. Если сбросить с корабля классику, а классика потонет за бортом, то с чем же бороться потом станем? Вот, победили, классика утонула — и дальше что? Никакой борьбы? А как же эстетика революции?

Что делать авангардному мастеру, месседж которого сравнительно с Шекспировским или Микеланджеловским сюжетом — довольно прост?

Скажем, художник наложил кучу дерьма — и где здесь контрапункт? Сообщение, несмотря на вульгарность, остается одномерным.

В последние годы в нашей стране — стараниями прогрессивной общественности — было опознано в качестве протестных произведений несколько акций:

Так, некий художник накакал в ГМИИ им. Пушкина под картиной Ван Гога, другой мастер привязал к половым органам газовую горелку и бегал в таком виде по выставочным залам; третий художник рубил топором иконы; группа авангардистов выложила своими телами слово «хуй» на Красной площади; новатор занимался мастурбацией на вышке бассейна; члены художественного кружка занимались групповым сексом в музее Зоологии; авангардист разделся донага и лаял, изображая собаку; несколько дам, одев на головы мешки, плясали в Кафедральном соборе, задирая юбки.

Это произведения разного звучания и получили они разный общественный резонанс. Факт мастурбации на вышке бассейна почти не замечен обществом, рубка икон оценена выше, тогда как пляски в Храме получили широкую огласку.