Сетевые публикации

Трудно передать словами информацию, которую сообщают полотна абстракционистов. Этого не требуется: в слова облекают образы, а здесь духовное настигает зрителя в чистом виде.

Как изобразить дух? Художник эпохи Возрождения рисует многофигурную композицию, а мастер нового времени просто ставит пятна — и добивается того же эффекта. Очевидно, что второй путь короче и привлекательнее.

От праздного буржуя, коллекционирующего холсты с полосками, и до почитателя трактата «О духовном в искусстве» Кандинского — все уверены, будто абстракция это дух в чистом виде. Предметное изображение прятало дух под бытовыми подробностями, усложняло общение с горним, а свободная абстракция дух высвободила.

Обыватель покорно вглядывается в пятна краски. Как сказал мне однажды зритель на выставке абстрактной живописи: «надо долго смотреть, надо довериться абстракции — и тогда духовная энергия перейдет в тебя».

Во всяком ли пятне содержится духовное начало? Вопрос каверзный. Довольно издевались над абстракционистами: мол, и курица лапой так нарисует. Теперь постулировали, что в следах куриной лапы духовного начала нет, а в следах, оставленных Джексоном Поллоком, духовное начало — есть. Но как отличить одно от другого? Конечно, всякий может начать ляпать пятна — однако это духовным свершением не станет. А пятна, которые наносил на холст Кандинский или Полякофф, де Сталь или Ротко, в тех пятнах действительно содержится духовное. Нахождение духовного в одних пятнах и отсутствие духовного в других пятнах — вопрос деликатного баланса, тончайшего чувства знатока.

В академическом рисовании ошибку определить легко: плохо ухо нарисовано или перспектива хромает. А как определить ошибку в пятне? Пятно недостаточно пятнисто? Не столь ярко, как иное пятно?

Знатоки абстракции слывут очень духовно восприимчивыми людьми, они — точно античные пифии — могут указать, в каком сочетании пятен содержится духовное начало, а в каком сочетании — духовного нет. Богатые пифы и пифии, коллекционирующие абстрактную живопись — они жрецы вышей духовной силы: абстракция — суть нисхождение мирового духа, высшая сила, красота в чистом виде.

Тут любопытно вот что.

Религиозная живопись — предметна. Иконы, фрески, картины на холсте, скульптуры соборов — это все очень предметные работы. Духовная живопись (то, что Трубецкой называл «умозрением в красках») оперирует понятием «образ», а образ — это воплощение духа, переведение духа в плотский облик. Скажем, человек создан «по образу и подобию Божьему», то есть физические черты Бога нам, в принципе, известны. Изображение этих черт являлось изображением духовного начала — так что же, ошибались?

Или абстракция имеет дело не с религией, не с верой в Бога, не с конкретной конфессией — а с неким духом вообще, с духом над-религиозным? Это такой бестелесный дух, который непостижим через образы и формы, он просто носится над бездной — и сведения о нем не передашь, иначе как через пятно и кляксу.

Диву даешься: неужели Мадонна кисти Джованни Беллини — менее духовна, чем загогулины Кандинского? Или Мадонна Беллини духовна тоже — но иначе, нежели загогулины? Возможно, через загогулины передано самое важное, что есть в Мадонне? Распятие Мазаччо не столь духовно, как клеточки Мондриана? Или эти картины по-разному духовны? И вообще: почему полторы тысячи лет (начиная с романских соборов, хотя можно и раньше) западная цивилизация передавала духовное чувство через предметные образы, а сейчас передает духовное начало через беспредметную абстракцию?

Возможно, сегодня другая духовность, не религиозная духовность, а светская? Но и светская духовность, то есть, наука и философия, тоже выражают себя через конкретные знания и понятия — не существует знания о мире «вообще», невозможно знать нечто абстрактно.

Для понимания мифа абстракции важно однажды определить для себя конкретность бытия духа; важно произнести хотя бы для собственного понимания и своего собственного уха: дух — это не абстрактное понятие. Дух — конкретен, как всякая сущность.

Духовное начало выражает себя предельно конкретно. Знание конкретно. Любовь — конкретна. Понятие — конкретно. Мировой дух, о котором говорил Гегель, воплощал себя в конкретном государственном устройстве, дух христианства содержится в любви, а любовь — понятие не абстрактное, а весьма и весьма определенное.

Христос призывал возлюбить людей не «вообще», но строго определенным образом.

Когда Христос предлагал возлюбить дальнего как ближнего, а ближнего, как себя самого, он имел в виду самое что ни на есть конкретное измерение любви — чтобы было понятно, как именно следует любить людей. Любить следует самозабвенно, любить всего человека, с руками, с волосами, с запахом, с мимикой — любовь это очень конкретное чувство, вспомните, как вы любите близких людей, детей, маму. Распространение этого конкретного чувства на всех людей — образует сильнейшую скрепу бытия — конкретную скрепу — но попробуйте заменить это конкретное чувство абстрактными «правами человека» — и вы получите мыльное общество, где никто ни за кого не отвечает.