Иоганн сразу ощутил ее вес. Он тащил и тянул, ноги скользили по грязи. Его увлекало к пропасти. Иоганн в отчаянии уперся пятками в раскисшую землю и продолжал тащить, вцепившись в руку Саломе, словно они были единым целым. Из последних сил, издав яростный вопль, он рванул на себя и завалился на спину. Почувствовал, как на него упала Саломе. Одежда ее насквозь промокла и была покрыта слоем грязи. Иоганн слышал ее хриплое дыхание, вдыхал запах ее пота. Несколько секунд они лежали неподвижно, а вокруг них люди громко причитали, молились и звали на помощь.
Потом Саломе слезла с него и поднялась. Ноги у нее подгибались.
– Спасибо, – сказала она негромко. – Немного найдется таких, кто сделал бы это ради меня.
Саломе явно выбилась из сил, но уже гордо вскинула голову и присоединилась к своим. Они собрались вокруг повозки, измученные, но довольные тем, что в очередной раз им удалось избежать смерти. Никто из артистов, похоже, не пострадал, только Арчибальд, мертвенно-бледный, привалился к колесу.
Иоганн поднялся из грязи и взглянул на Эмилио. Тот смотрел на него со смешанным выражением – то ли ненависти, то ли облегчения.
Следующие три часа им пришлось расчищать дорогу, чтобы могли пройти повозки. Торговцы потеряли две фуры, трое извозчиков совались в пропасть, двух паломников убило падающими камнями. Многие получили ссадины и ушибы, один молодой пилигрим был тяжело ранен в голову. Иоганну вдруг подумалось, что их не спасла даже безграничная любовь к Богу. Сегодня их Творец был разгневан и не знал милости.
Еще три повозки оказались сломаны; их пришлось спускать обратно в Финстермюнц, чтобы там починить. Несколько тюков с дорогими тканями были разорваны и испачканы. Торговцы понесли громадные убытки.
– Я-то знал, что ничем хорошим это не закончится, – непрестанно ворчал Арчибальд, пока они в свете уходящего дня поднимались к перевалу. – Я знал.
При этом он избегал смотреть в глаза Петеру. Тот в полном молчании закрепил их пожитки и проверил, уцелела ли его скрипка. Никто не решался заговорить с ним, даже Саломе. Каким-то чудом она осталась невредимой, если не считать пары царапин.
Уже в полной темноте путники добрались до деревни Наудерс, расположенной недалеко от перевала. В изнеможении они направились к монастырскому приюту, где несколько престарелых, разбитых подагрой монахов занялись ранеными. Дождь прекратился, и уцелевшие устроились на ночлег. Несколько паломников пропели какой-то псалом. Под холодными сводами голоса их звучали скорбно и уныло. Погибших решили похоронить утром.
Дрожа от холода и измождения, Иоганн кутался в сырое одеяло. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким разбитым и все-таки не мог заснуть. Он закрыл глаза и прислушивался к молитвам паломников. Внезапно кто-то коснулся его щеки.
Это была Саломе.
– Пойдем, – шепнула она.
Иоганн молча поднялся. Они неслышно прокрались мимо спящих, вышли за ворота и направились в поле. Приют остался далеко позади. Над плоскогорьем высилась мрачная крепость, снег стелился перед ними черным покрывалом.
– Наша постель, – прошептала Саломе.
Она потянула его на снег, и они любили друг друга с такой страстью, словно боялись, что это больше не повторится. Ветер разогнал облака, и снег искрился в свете луны. Иоганн не чувствовал холода, и усталость как рукой сняло. Он вцепился в Саломе, которая открывала ему неведомый доселе мир. Ее ногти впились ему в спину, и он вскрикнул – царапины, полученные в ту черную ночь под Нёрдлингеном, еще не вполне зажили.
– Что такое? – спросила Саломе с удивлением. Она провела рукой по красным линиям и подмигнула ему. – Другая женщина? Ты пугаешь меня, волчонок.
– Я порой сам себя пугаю, – произнес Иоганн и погладил шрам, пересекающий спину Саломе. – А это? Какую тайну скрываешь ты?
Женщина улыбнулась, но в глазах ее читалась печаль.
– У всех нас есть свои тайны, верно?
Иоганн снова обхватил ее руками и любил молча, грубо. Он сам от себя такого не ожидал. Саломе стонала и вскрикивала – от желания или от боли, юноша не мог точно сказать.
Позднее, когда они вернулись в приют, Саломе еще раз поцеловала его.
– Спасибо, – шепнула она и скрылась в повозке.
Иоганн так и не понял, благодарила она его за спасение у пропасти или за то, что произошло между ними в поле.
Он скользнул через ворота и вошел в темный, пропахший зал. Хотел уже завернуться в свое одеяло, но заметил, что Эмилио еще не спит. Юный жонглер пристально смотрел на него.
– Ты, наверное, думаешь, что спас ей жизнь и теперь она будет предана тебе до конца дней. – Он покачал головой. – Забудь. Она никому не принадлежит, и ты сам скоро поймешь это.
– Я и не хочу, чтобы она принадлежала мне, – возразил Иоганн.