Севастополист

Нижняя часть кольца, образованного буквами, гласила: «В случае неполадок сомкните ладони и коснитесь пола». Я обернулся и снова увидел Фе – она была все дальше, и силуэт ее – все прозрачней. Но она была. «Какие, нафиг, неполадки, – беззаботно подумал я. – Все суперздорово». И, подумав так, я попытался обнять Фе, но это не получилось. Я ошарашенно выдохнул и снова устремился к силуэту – но тактильного контакта больше не было, рука бродила по воздуху, не натыкаясь ни на что осязаемое: Фе исчезала на моих глазах. Зато я снова увидел картинку. Она будто пульсировала на стене, отчаянно привлекая к себе внимание. И тогда я понял, что нужно сделать: я обнял себя.

Все исчезло: и силуэт, и розовый пар, и это непонятное явление, принятое мною за наклейку на стене. Меня снова окружали четыре белые стены.

«Эй, – я сделал вид, что обращаюсь к кому-то неизвестному, скорее чтобы просто приободрить себя. – Так не интересно».

Пришлось снова скрестить пальцы и дотянуться до потолка. На потолке забегали желтые лампочки, и я приготовился к тому, что меня вновь окатит розовой водой. Но вода на сей раз не появилась, и даже то, что было вокруг меня: белые стены, пол, потолок, – исчезло. Я оказался совсем в другом месте, и это место, конечно, никак – вот просто совсем никак – не могло умещаться в четырех стенах душа, пусть и такого прекрасного.

Я оказался в Севастополе.

Только это был странный город, знакомый мне лишь очертаниями. Я не видел его таким. Вместо чистого радостного неба над головой сгущалась темнота, в которой неподвижно висели, не мерцая, белые точки-крапинки, на уровне крыш домов сгущался пар, как от кипящей воды. Я сделал несколько шагов и почувствовал хруст под ногами. С тревогой глянул вниз и не сразу понял, что там. А нагнувшись, увидел – листья. Обычные листья деревьев. Но что с ними случилось? Почему их так много валялось под моими ногами, ими была устлана вся улица, и люди давили их подошвами, словно не замечали. Вся улица окрасилась в два цвета – желтый и оранжевый, и это было безумно красиво. Листья мертвы, догадался я, они отмерли и слетели с деревьев. Но почему так случилось? Ведь наши деревья всегда были живы, всегда зелены, сочны!

– Что же вы делаете? – крикнул я в сердцах. – Вы что, не видите?

Прохожие смотрели на меня с непониманием. На них были странные черные одежды, похожие на пальто, до пят с огромными пуговицами и обувь на толстой подошве. «Где они все это взяли в Севастополе?» – удивился я. Люди шли и давили подошвами листья. Но разве так было можно? Зачем?

– Посмотрите, – обращался я к незнакомцам. – Это было дерево. А теперь что?

Они пожимали плечами и уходили. По асфальту под моими ногами разливались темные лужи, и в них тоже стелился туман. И в них отражался я. Что же это такое, думал я в отчаянии, куда я попал? Не может мой Севастополь таким быть, Севастополь – это радость, это зеленый, дышащий теплом и светом город, дышащий радостью, жизнью самой, наконец.

Но жизнь как будто отмирала вокруг меня, а люди… Сильнее всего меня поражали люди. Они не замечали этого, словно так и должно быть: ты жив, ходишь по улицам, а вокруг тебя – мертвые деревья и мертвое небо над головой. Я повернулся и увидел длинный забор, из-за которого виднелся второй этаж дома. Черные зияющие дыры вместо окон пугали, крыша была разрушена: кажется, жильцы покинули его. Смотреть на бывший дом было больно и страшно, я отвел взгляд и увидел, как резко контрастировал с этим зрелищем сам забор. Он был раскрашен, словно картина, во все самые яркие цвета, и чего на нем только не было: зеленые ветви деревьев, море, лица красивых девушек, красные и розовые сердца, пушистые хвостатые коты, несколько солнц разных размеров – хотя все ведь знали, что солнце бывает только одно. А главное – птицы! Множество птиц, самых разных – они были настолько красивы, что даже пытаться передать такую красоту словами – глупо… Я медленно шел вдоль забора и не верил, что этих птиц нет, что они не настоящие, а плод чьей-то фантазии. В нашем городе не рисовали на заборах, а тем более не рисовали так.

У них были глаза, и они так смотрели, словно въедались в тебя, прогрызали сердце, заставляли его плакать – не от жалости и не от умиления, а от простого осознания, что есть такая красота, что она возможна, доступна, но никто не видит ее, не замечает, не понимает, что это и есть красота жизни. Так вот отчего отмирают листья, тревожно подумал я. Вот отчего сгущается пар, отчего чернота накрывает город.

– Это не Севастополь, – закричал я отчаянно. – Это не мой город Севастополь!