Север и юг

Ещё до того, как начинались торговые ряды, у дороги стояли люди в обносках и держали на верёвках, как животных, других людей. Отец, продающий сына-калеку или дочь, недостаточно красивую, чтобы найти себе мужа; беззубый старик, после смерти детей неспособный прокормить внуков, а потому избавляющийся от одного из них; обедневший купец, сбывающий с рук последнюю прислугу; девушка, предлагающая свою младшую сестру в уверенности, что девочке лучше жить как рабыне, чем побираться на улице… Все виды пороков, все сорта предательства явились сюда, но это уже никого не удивляло – чем тяжелее жизнь, тем меньше в ней добра.

Дальше располагались клетки – средоточие мерзости. Любой человек мог попасть туда: за долги, за провинность, по приговору суда и даже вовсе без причины, попавшись разбойникам в неурочный час. В Ишмирате признавали только судебное рабство и долговое, а всех остальных несчастных, попавших в Шимру, надлежало освободить… Да вот только как доказать несчастному, который не знает никаких языков, кроме родного, что он был продан обманом? Уж легче хозяина убить и сбежать, надеясь на чудо.

От клеток издали смердело. Рабов кормили и давали им воду, но понемногу, лишь бы не уморить голодом и жаждой, а об удовлетворении других потребностей и речи не шло. Кто-то стоял у прутьев, вытянув руку наружу, и клянчил денег, чтоб выкупиться; иные рыдали, обнявшись – видимо, члены одной семьи, которым вскоре предстояло разлучиться; некоторые же, совершенно измождённые, спали на грязном полу, пока другие перешагивали через них.

Вскоре Фог замутило; она прижала пальцы к губам, с трудом сдерживая тошноту, и ускорила шаг.

«Вот бы уничтожить здесь всё… Хотя нет, не поможет, – оборвала она себя. – Рабство на юге процветает веками, потому что нет ничего дешевле, чем человеческая жизнь. Значит, надо изменить сам подход… Привезти больше мастеров, как в Ишмирате? Чтоб проще было купить самоходную повозку, чем нанять носильщиков для паланкина? Вернуть воду в пустыню, чтобы каждый мог прокормить себя сам и никому не приходилось продавать одного ребёнка, чтобы второй не умер от голода?»

Почти невозможные предположения – однако более реальные, чем надежда, что невольничий рынок исчезнет сам по себе, а богатые купцы вдруг начнут испытывать отвращение к рабству.

Зловонные ряды клеток закончились, однако дальше стало только хуже.

В глубине рынка располагались павильоны, где сладкоголосые зазывалы рекомендовали приобрести ценных мастеров, нежных красавиц и юношей, услаждающих взор. Если людей из клеток покупали по дешёвке, то сюда приходили с кошелём, наполненным серебром – а то и золотом. Искусный кузнец или ювелир, могучий воин, опытный проводник – кого только не было здесь! Многие, завидев состоятельного покупателя, начинали предлагать себя сами, и это было отвратительней всего.

– Она просто видит твоё доброе лицо и надеется, что ты будешь с ней ласкова, – тихо пояснил Сэрим, когда Фог отшатнулась от юной красавицы, призывно вытянувшей руки. – Она, верно, рождена рабыней и не надеется уже обрести свободу. Красивая, благонравная хозяйка, которой легко прислуживать – предел её мечтаний… Потерпи, ясноокая госпожа. Нам совсем немного осталось пройти – чуть дальше мой друг держит чайную, и туда в полдень неизменно приходит отдохнуть один почтенный старец, и вот он-то нам и нужен.

Дёргано кивнув, Фогарта опустила взгляд и дальше постаралась шагать быстрей и не смотреть по сторонам, отрешиться от криков, не замечать одурманенных лиц… Рынок был устроен так, чтоб непременно пройти мимо всех шатров, благо что расстояние между ними позволяло разминуться даже двум отрядам всадников-арафи. Ряды тянулись и тянулись; призывы торговцев слились в один безобразный хор. Безупречная память и острая наблюдательность киморта едва не превратились в проклятие для Фог, и она уже хотела зажмуриться и идти вслепую, когда приметила за отдёрнутым пологом шатра странно знакомую фигуру.

– Ясноокая госпожа? – встревоженно окликнул её Сэрим.

«Мне померещилось, – стучало в висках. – Померещилось».

Но глаза различали всё новые и новые детали. Разворот плеч; полотно гладких, блестящих чёрных волос; тонкую талию; шрам от шеи до лопаток – и татуировку в виде роя мотыльков, спиралью обвивающих спину, грудь, живот…

Морт, точно откликаясь, началась закручиваться в воронку, словно гигантский смерч – от земли и до неба.

Фог сделала несколько шагов на негнущихся ногах и тихо произнесла:

– Я забираю этого человека, уважаемый господин.

Сидше, обнажённый и прикованный к столбу, поднял на неё усталый, выцветший взгляд…

«Хорошо ведь киморта в должниках иметь, да? – зазвенел в ушах призрачный смех. – Вот увидимся, и я что-нибудь попрошу».

…и опустил глаза, сгорбившись.

«Значит, просить ни о чём не будет».