Читаем Северная корона полностью

Низкое небо. Морось. Ветрено. Пулеметная стрельба, взрывы снарядов и мин. Возле окопа, под сосной со снесенным стволом, — убитый солдат. Рослый, широкоплечий, с мускулистой заматеревшей шеей. Когда ж достали из кармана комсомольский билет, с фотокарточки на Наймушина глянул пацан в пиджаке и косоворотке, с нежным курносым личиком. Наверно, в комсомол вступал еще в школе. Пискунов. Связист. Убило, когда наводил связь. Музыканты будут хоронить, уже роют братскую могилу в лощине. А Пискунов лежит, дожидается своих не пышных похорон. Да и у нас, если что, похороны не будут слишком торжественными.

На корню лениво дымился лен, уходящий под дожди и снега. Справа дым в городке, в бинокле окраинные домишки, не городские, деревенские. Потемневшие от непогоды и лет наличники, в пазах — мох, соломенные кровли, дворы, огороженные сучковатыми жердинами, колодезные журавли вытягивают шеи, линуются огородные гряды, по выгону — железнодорожная колея. Подальше, к центру, дома каменные, двухэтажные, а то и трехэтажные, выше всех — труба кирзавода. Городок не ахти, но и за такие иногда присваивают почетные наименования, за Духовщину, например, или за Рудшо. Не скупятся на ордена. Живым — жить. И воевать.

Городок — вот он, а надо миновать, сосед возьмет. А что, если немного повернуть батальон? Дойти до насыпи — и вдоль нее, в город. Для немцев это будет неожиданным, удар во фланг? Свой фланг открою? Оставлю прикрытие! Волков бояться — в лес не ходить!

На выгоне — проволочные заграждения, прерывистые, траншеи не везде. Огневые точки нацелены на восток. Я ударю с юга, вдоль узкоколейки. Кстати, там лощинка, по ней можно сблизиться с противником, не понеся лишних потерь, а развернуться уже перед выгоном. Весь батальон я не уведу в сторону, прикрывать оставлю третью роту. Фактически это взвод, но большим не располагаю, хватит. Сам принимаю решение? Замов, слава богу, нет. Орлов бы без приглашений полез с советами.

— Юрий, я принял решение… Дослушав, Муравьев сказал:

— Товарищ капитан, не вижу в этом необходимости.

— А я вижу!

Все! Нужно только согласовать с Шарлаповым, убедить старикана.

— Линия с полком повреждена, товарищ капитан, — сказал телефонист.

Наймушин выругался:

— Рация разбита… выходит, нет связи?

— Выходит, товарищ капитан, — отрывисто сказал сержант Чиненов, подымая набухшие веки.

— Чиненов, Чиненов, я ж тебя поставил командиром взвода связи, а ты оставляешь меня без связи!

— Связь будет, товарищ капитан. Ушли на линию. Отремонтируем, — сказал Чиненов.

— Мне сейчас нужна!

Пошлю к Шарлапову связного и начну наступать на городок. После согласую, уломаю старикана: повинную голову не рубят, победителей не судят!

Наймушин вызвал ротных, поставил задачу и лично повел роты по лощине, вдоль железнодорожного полотна. И все складывалось удачнее, чем он предполагал: до полотна добрались почти без потерь. На выходе из лощины роты развернулись в цепь, солдаты поползли по-пластунски к заброшенной осушительной канаве — рубежу атаки. Оттуда — на выгон, в атаку. Успех наверняка поддержат соседи, комбат-три Хомяков подходящую ситуацию не упустит.

Наймушин приткнулся в каком-то ровике, возбужденный, взмокший, фуражка заломлена, ватник расстегнут, на шее автомат. Набил трубку табаком, щелкнул зажигалкой — из зева Мефистофеля стрельнул язычок огня, — затянулся. Перебросил трубку во рту, зажал зубами. Руки — на автомате. И автомат, и трубка — трофейные, подарок разведчиков. Пришлось бросить папиросы и сигареты, привыкать к трубке. Привык, попыхивает, как Илья Эренбург на газетном снимке.

Дымит, горит городок, по которому вяло бьет наша артиллерия. Солдаты ползут к канаве, некоторые доползли, скатились в нее — дозаряжают оружие, вставляют запалы в гранаты, стерегут красную ракету. Будет вам красная ракета! И вы побежите по выгону, на штурм деревенских, не городских, домишек, а дальше — уличный бой.

Густой, утробистый гул вырвался из-за насыпи, будто толкнул Наймушина в спину. Он обернулся и — ничего не увидел. Но гул рос, ширился, давил на уши, толкал в грудь. Танки! Пошли танки?!

Наймушин крикнул:

— Папашенко, рому!

— Чайку, стало быть, товарищ комбат? — спросил ординарец, дивясь бледности и ярости начальника и тому, что начальник раскрывает условное наименование.

— Рому!

Танки уже появились на насыпи. Три, Средние, на бортах черно-белые кресты, орудийные стволы расчехлены, покачиваются, гусеницы молотят по рельсам, по шпалам. Эти перевалили насыпь, а на нее взбирались другие, облепленные автоматчиками. И в проходе под взорванным мостом гудели танки… сразу не сосчитать сколько. Стиснув зубами трубку, Наймушин считал:…восемь… десять… двенадцать… еще один выполз из-под моста, тринадцать… чертова дюжина. Средние и тяжелые. Куда пойдут, что будут делать? И что ему делать?

Танки шли на участок, который должен был оборонять весь батальон, а обороняет третья рота, фактически — взвод. Окопчики не дорыты, от танка не схоронишься. Стреляли бронебойщики, стреляли противотанковые пушки, но танки шли. Смело, тесно, будто подпирали друг друга плечами, — и не открывали огня.

Перейти на страницу:

Все книги серии Советский военный роман

Трясина [Перевод с белорусского]
Трясина [Перевод с белорусского]

Повесть «Трясина» — одно из значительнейших произведений классика белорусской советской художественной литературы Якуба Коласа. С большим мастерством автор рассказывает в ней о героической борьбе белорусских партизан в годы гражданской войны против панов и иноземных захватчиков.Герой книги — трудовой народ, крестьянство и беднота Полесья, поднявшиеся с оружием в руках против своих угнетателей — местных богатеев и иностранных интервентов.Большой удачей автора является образ бесстрашного революционера — большевика Невидного. Жизненны и правдивы образы партизанских вожаков: Мартына Рыля, Марки Балука и особенно деда Талаша. В большой галерее образов книги очень своеобразен и колоритен тип деревенской женщины Авгини, которая жертвует своим личным благополучием для того, чтобы помочь восставшим против векового гнета.Повесть «Трясина» займет достойное место в серии «Советский военный роман», ставящей своей целью ознакомить читателей с наиболее известными, получившими признание прессы и читателей произведениями советской литературы, посвященными борьбе советского народа за честь, свободу и независимость своей Родины.

Якуб Колас

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Военная проза

Похожие книги

Струна времени. Военные истории
Струна времени. Военные истории

Весной 1944 года командиру разведывательного взвода поручили сопроводить на линию фронта троих странных офицеров. Странным в них было их неестественное спокойствие, даже равнодушие к происходящему, хотя готовились они к заведомо рискованному делу. И лица их были какие-то ухоженные, холеные, совсем не «боевые». Один из них незадолго до выхода взял гитару и спел песню. С надрывом, с хрипотцой. Разведчику она настолько понравилась, что он записал слова в свой дневник. Много лет спустя, уже в мирной жизни, он снова услышал эту же песню. Это был новый, как сейчас говорят, хит Владимира Высоцкого. В сорок четвертом великому барду было всего шесть лет, и сочинить эту песню тогда он не мог. Значит, те странные офицеры каким-то образом попали в сорок четвертый из будущего…

Александр Александрович Бушков

Проза о войне / Книги о войне / Документальное
Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов
Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов

Новый роман от автора бестселлеров «Русский штрафник Вермахта» и «Адский штрафбат». Завершение фронтового пути Russisch Deutscher — русского немца, который в 1945 году с боями прошел от Вислы до Одера и от Одера до Берлина. Но если для советских солдат это были дороги победы, то для него — путь поражения. Потому что, родившись на Волге, он вырос в гитлеровской Германии. Потому что он носит немецкую форму и служит в 570-м штрафном батальоне Вермахта, вместе с которым ему предстоит сражаться на Зееловских высотах и на улицах Берлина. Над Рейхстагом уже развевается красный флаг, а последние штрафники Гитлера, будто завороженные, продолжают убивать и умирать. За что? Ради кого? Как вырваться из этого кровавого ада, как перестать быть статистом апокалипсиса, как пережить Der Gotterdammerung — «гибель богов»?

Генрих Владимирович Эрлих , Генрих Эрлих

Проза / Проза о войне / Военная проза