Северная симфония

Опираясь на эту руку, она сошла с трона и, сходя, послала воздушный поцелуй опечаленным рыцарям.

Она вышла на террасу. Смотрела на белую птицу, указывающую ей путь. Медленно скользила вперед, поддерживаемая ветерком.

Она смеялась и шептала: «Я знаю».

Опечаленные рыцари стояли в зале, опершись на мечи, склонив пернатые головы… И говорили: «Неужели должны повториться дни былых ужасов!..»

Но тут вспыхнул пустой трон белым сиянием, и они с восторгом глядели на сияющий трон, улыбаясь сквозь слезы заревыми лицами, а самый старый воскликнул: «Это память о ней!»

«Вечно она будет с нами!..»

* * *

Была золотая палата. Вдоль стен были троны, а на тропах – северные короли в пурпуровых мантиях и золотых коронах.

Неподвижно сидели на тронах – седые, длиннобородые, насупив косматые брови, скрестив оголенные руки.

Между ними был один, чья мантия была всех кровавей, чья борода всех длинней…

Перед каждым горел светильник.

И была весенняя ночь. И луна глядела в окно…

* * *

И вышли покорные слуги. На серебряных блюдах несли чаши с пьяным вином. Подносили пьяное вино северным королям.

И каждый король, поднимаясь с тяжелого трона, брал оголенными руками увесистую чашу, говорил глухим, отрывистым голосом: «Слава почившей королевне!..»

Выпивал кровавое вино.

И после других поднялся последний король, чья мантия была всех кровавей, чья борода всех белей.

Он глядел в окно, а в окне тонула красная луна между сосен. Разливался бледный рассвет.

Он запел грубым голосом, воспевая жизнь почившей королевны…

Он пел: «Пропадает звездный свет. Легче грусть.

«О, рассвет!

«Пусть сверкает утро дней бездной огней перламутра!

«О, рассвет!.. Тает мгла!..

«Вот была и нет ее… Но знают все о ней.

«Над ней нежно-звездный свет святых!»

И подхватывали: «Да пылает утро дней бездной огней перламутре-…

– вых»…

Так шумел хор северных королей.

И пока бледнела ночь, бледнели и гасли светильники, а короли расплывались туманом.

Это были почившие короли, угасавшие с ночью.

Дольше всех не расплывался один, чья мантия была всех кровавей, чья борода всех длинней…

* * *

Бледным утром на горизонте разливались влажные, желтые краски. Горизонт бывал завален синими глыбами.

Громоздили глыбу на глыбу. Выводили узоры и строили дворцы.

Громыхали огненные зигзаги в синих тучах.

Бледным утром хаживал среди туч великан Риза.

Молчаливый Риза опрокидывал синие глыбы и шагал по колено в тучах.

В час туманного рассвета сиживал у горизонта на туче, подперев безбородое лицо.

Беззвучно смеялся Риза каменным лицом, устремляя вдаль стеклянные очи.

Взметывал плащ свой в небеса и пускал его по ветру.

Задвигался синими тучами. Пропадал, сожженный солнцем…

Четвертая часть

Справа и слева были синие, озерные пространства, подернутые белым туманом.

И среди этих пространств подымались сонные волны, и на сонных волнах качались белоснежные цветы забвения.

Знакомые лотосы качались над водой, и над озерной глубью неслись странные планетные крики.

То кричали незнакомые птицы, прильнув белой грудью к голубым волнам.

На островках и близ островков отдыхали в белых одеждах и с распущенными волосами, словно застывшие. С чуть видным приветом кивали тревожным птицам. Встречали прилетающих братьев в последней обители.

А на ясном горизонте высился огромный сфинкс. Подъяв лапы, ревел последний гимн бреду и темноте.

Белые мужчины и женщины следили истомленными очами, как проваливался последний кошмар. Сидели успокоенные, прощаясь с ненастьем.

Неслись глубокие звуки и казались песнью звездных снов и забытья: это лотосы плескались в мутной влаге.

И когда рассеялись последние остатки дыма и темноты, на горизонте встал знакомый и чуть-чуть грустный облик в мантии из снежного тумана и в венке из белых роз.

Он ходил по горизонту меж лотосов. Останавливался, наклонив к озерной глубине прекрасный профиль, озаренный чуть видным, зеленоватым нимбом.

Ронял розу в озерную глубину, утешая затонувшего брата.

Поднимал голову. Улыбался знакомой улыбкой… Чуть-чуть грустной…

И снова шел вдоль горизонта. И все знали, кто бродит по стране своей.

Тянулись и стояли облачка. Адам с Евой шли по колено в воде вдоль отмели. На них раздувались ветхозаветные вретища.

Адам вел за руку тысячелетнюю морщинистую Еву. Ее волосы, белые, как смерть, падали на сухие плечи.

Шли в знакомые, утраченные страны. Озирались с восторгом и смеялись блаженным старческим смехом. Вспоминали забытые места.

На отмелях ходили красные фламинго, и на горизонте еще можно было различить его далекий силуэт.

Здесь обитало счастье, юное, как первый снег, легкое, как сон волны.

Белое.

В голубых небесах пропадали ужасы.

Иногда на горизонте теплилось стыдливое порозовение, как благая весть о лучших днях.

Здесь и там на своих длинных, тонких ногах дремали птицы – мечтали. Иногда мечтатели расправляли легкие крылья и, сорвавшись, возносились.

Резкими, сонными криками оглашали окрестность.

И там… в вышине… сложив свои длинные крылья, неслись обратно в холодную бездну забвения.

И от этих сонных взлетов и сонных падений стояли еле слышные вздохи…