Северный ветер

— Всякому свое, — ответила Тоня. — Мне нравится в далекие рейсы ездить. Нравится, что в грузовике я сама себе хозяйка, подчиняюсь только дорожным правилам и маршруту, который указан в путевке. И почти всегда уходишь в рейс и возвращаешься из рейса с новым пассажиром, который чего тебе только не расскажет в дороге. А на легковой машине — что... Привез ты начальника, скажем, на зерноток, и он там занимается своими делами час, другой... А ты дремлешь в машине, смотришь, как другие шоферы нагружают кузова зерном, везут хлеб на элеватор, возвращаются и снова становятся под погрузку...

Да, всякому свое, ничего не скажешь. И, наверное, очень даже неплохо, что в мужском коллективе совхозного автопарка есть такая Тоня Яровая.

 

1972 г.

Рустам Валеев

ДОЛЖНО ЖЕ БЫТЬ В ЖИЗНИ ЧТО-ТО ТАКОЕ...

1

Друзья как будто бы не понимают его скоропалительного решения, а ему не хочется долго объяснять. Он только говорит:

— Должно же быть в жизни что-то такое...

— Да, да, — кивают друзья.

На их лицах недоумение: зачем такие разговоры и почему Мансур Кадыров, компанейский парень, не пьет пива и портит им культурный отдых?

Они выходят из кафе, небрежно набросив на плечи шуршащие плащи. В Казани осень, тепло, дождливые нити играют в свете фонарей, тополя несут вдоль блещущих тротуаров купы сумеречного тумана.

— Должно же быть в жизни что-то такое... — говорит Мансур Кадыров.

И вот он уже в Челнах. Он стоял перед дощатой, почерневшей от сырости будкой с вывеской «Энергорайон», осунувшийся от волнений, и говорил себе, что согласится работать только по своей специальности, потому что он не бетонщик и не плотник, а вечный монтер. Может, он подспудно надеялся, что монтеров на стройке хватает и тогда он вернется в Казань, не мучаясь от укоров совести.

Едва ступив на порог, он ощутил тошноту от табачного дыма и от того, что с утра ничего не ел. Над самодельной электрической печкой сидели двое. Это были мастера.

Тот, что поближе, развернул трудовую книжку Мансура, а второй заглянул через плечо первому и сказал:

— Да ты, брат, не работал на высоковольтных линиях.

— Не подходишь ты нам, — сказал первый и помолчал. — Ну, напиши заявление.

— А чего писать, — сказал Мансур почти с горечью, — чего писать, если я не подхожу?

Мастера ничего ему не ответили.

Он повернулся будто для того, чтобы придержать распахнутую ветром дверь, и услышал за спиной:

— Да вон Стрельников идет.

Мансур увидел человека, легко шагающего в огромных резиновых сапогах через захламленный пустырь. Тот, кого называли Стрельниковым, остановился перед входом и спросил:

— Дюмин не звонил?

У него было округлое бледноватое лицо, широкий нос надежно удерживал толстые очки, одет был Стрельников в брезентовый плащ, клетчатую кепку; сапоги на его ногах казались вблизи еще огромнее. Что-то дрогнуло в душе у Мансура. Во-первых, он ободрился, каким-то внутренним чутьем поверив, что Стрельников не откажет ему. Во-вторых, он понял, что заднего хода ему не будет.

— Квартиру долго придется ждать, — сказал Стрельников, возвращая ему трудовую книжку. — Зарплата восемьдесят рублей. Плюс двадцать процентов премиальных. — Он слегка усмехнулся: — Ночевать-то есть где? Ну, поедем со мной.

Мансур послушно пошел за Стрельниковым, думая, что если у того большая семья или грудной ребенок в доме, то ни за что не останется ночевать.

На краю пустыря стоял грузовик с крытым кузовом. Стрельников неловко перевалился через борт, крикнув: «Залезай!» Они ехали долго, в проеме брезентового покрытия мелькали самосвалы, автокраны, «вахтовки». Затем поплыла степь с желтыми холмами...

— Там у нас вагончик, — проговорил Стрельников, мельком глянув на чемоданчик Мансура. — Будет где пристроиться и обсушиться. Да!.. — как бы осенило его. — Там, кажется, найдутся для тебя сапоги.

 

Перед его глазами мелькали названия городов — Магнитогорск, Калинин, Ижевск, Ивано-Франковск и еще множество разных, известных и безвестных. Они были выведены на спецовках строителей во всю спину. Незнакомые девчата (ребята сдержанней) бросались друг дружке в объятия только потому, что оказались землячками. А широко раскинутые Челны тоже были как собрание городов: вот деревянные, с резными ставнями, с палисадниками дома — это, пожалуй, некий райцентр; а вот глядящие на Каму девятиэтажные — ни дать ни взять Дербышки, новый район Казани; а за дымкою полей подобно миражу снова поднимаются высокие дома — Новый город; а вот веселой крашеной грудой раскиданы поселки из передвижных домиков. И все это Челны...

Однажды Мансур прогуливался возле кинотеатра «Чулпан», и пестрый говор кружил ему голову и рождал приятное ощущение, будто он бродил по Казани. Это ощущение было столь правдоподобно, что он не удивился, заметив знакомого парня, с которым они когда-то учились в ремесленном. Чинно шел он, держа под локоток ее — то ли подругу, то ли жену.

— Приезжай в Мелекес, — позвал он Мансура. — В общежитии Жилстроя спросишь меня. А сейчас извини...