Северный ветер

Растворилось верхнее окошко, но не успел Ханлейт зажмуриться от света, как внутрь клетки что-то бросили и снова закрыли заслонку. Хан услышал скрежет коготков по дереву. Крыса – это… именно крыса. Даже две. «Я могу придавить их своим телом. Они бросятся на меня, когда поедем. В темноте я смогу найти их только на ощупь!»

– Правь на те колдобины! – распорядился Коган.

Хан сел и поджал ноги. Клетку тряхнуло, и по его ступне пробежали маленькие лапки. Ханлейта передернуло от отвращения, но это было только начало. В темноте подпрыгивающего ящика он потерял представление, где верх и где низ, Хана подбрасывало и перекатывало, как погремушку: он бился то о заднюю стенку, то о переднюю, не успевая закрывать руками голову. Пару раз под боком пискнуло, острые зубы прихватили куртку, царапнули кожу. Ханлейт схватил крысу почти случайно и размозжил ее об пол, не пожалев свой кулак.

– Эй, как там – весело? – злорадствовал Коган, стуча по клетке снаружи, – правь колесом по обочине!

Повозка накренилась. Ханлейт и вторая крыса встречались несколько раз, но она оказалась удачливее. Падая сверху, пробегая по телу и кусаясь, крыса исчезала снова, и пленник никак не мог ее поймать. Хан взмок от пота и задыхался, он хотел вдохнуть поглубже, но не мог – внутри «клетки для певчих птичек» остались только запах дыма, серый призрак и хриплые всхлипы, похожие на рыдания. Ханлейт не сразу понял, что таким стало его дыхание.

«Моран. Свет! Почему я так медленно соображаю?» Амулет, зажатый в руке у самого лица, светил ярко, но на полу валялась только дохлая крыса, а живая исчезла. Хан нашел ее через некоторое время: она сидела на стене под потолком, вцепившись в дерево когтистыми лапами, похожими на костлявые пальцы, и зло смотрела блестящими бисеринками черных глаз. Схватив крысу, Хан со всей силы крутанул ее в ладонях, выворачивая голову. Теплый комок в его руках обмяк, как тряпка. Ханлейт отбросил грызуна и потерял сознание. Аммонит погас.

Хан пришел в себя не скоро. Клетка не двигалась, наверное, остановилась на ночь. Голоса снаружи доносились глухо.

– Я все расскажу мэтру, когда приедем! – возмущенно говорила Фиона.

– Сам расскажу. Мэтр будет в восторге!

– Прошло больше двенадцати часов! Он умер!

– Без моего приказа не сдохнет. Отоприте.

Загремели обе заслонки. Коган залез на раму и подсвечивал себе факелом. Ханлейт нащупал амулет и зажал в руке.

– Жив. Эрендольский убийца… крыс. Завтра будешь петь?

Хан молчал, за него ответила Фиона:

– Он не будет! Он смелый и сильный!

– Это ненадолго, рыжая.

– Ты должен привести эльфа живым, иначе мэтр…

– Его – да. Тебя – нет. Поняла?

– Я не боюсь!

Коган спрыгнул на землю.

– Опять забыла правила этикета? Я – твой господин, мерзавка!

– Не ты! Я слушаюсь только мэтра!

– Вот, опять. Твой господин – тот, у кого эта штука. Ты видишь здесь своего «мэтра»?

«Какая штука? А, у него „ключ“ от прежнего владельца одержимой. Какой-то предмет». Ханлейт подполз к отверстию в полу и столкнул убитых крыс вниз. Он ничего не решал и, вступившись за Фиону, мог только навредить ей.

– Так как меня зовут, ведьма?

– Сир Коган.

– Кто я?

– Мой хозяин.

Что-то хлопнуло, совсем как пощечина. А потом – еще и еще.

– Сир, вы бы с ней осторожнее. Вы же знаете, кем была девка…

Пленнику остались только голоса. Некто, не имеющий лица, предостерегал всемогущего Когана.

– Об этом никто не помнит, включая мэтра Эверона. Просто тварь. Верхнее окно закрыть.

А теперь было имя ария, но оно ни о чем Ханлейту не говорило.

***

Следующий день – и снова душная темнота, невидимые дорожные рытвины и свет далекого архонта в амулете. Фиона не заговаривала даже на привалах. То, что одержимая следует рядом, Ханлейт знал по позвякиванию ее цепи – девушка то ехала вместе с возницей, то шла рядом с повозкой. Пленника не заставляли петь, не кидали крыс, но и не кормили, а оба окна оставались закрытыми. Хан безвольно перекатывался в своем ящике, не пытаясь сесть. Иногда он терял сознание, и так путь становился короче. Прошло двое мучительных суток. О том, что наступал вечер, Ханлейт узнавал по дуновению свежего ветра, врывавшегося в клетку из открытых окошек.

Как сейчас… В маленьком отверстии над головой высилось звездное небо. Хан лежал на спине, раздавленный слабостью – голод, обезвоживание и нехватка кислорода постепенно сделали свое дело. Вблизи повозки зашуршала трава – кто-то сел, привалившись к колесу. Пленник не мог видеть ничего, кроме стен своей тюрьмы, но он привык смотреть ушами, ловя малейшие звуки извне, так, как это делают слепые.

– Фиона, ты? – спросил Ханлейт шепотом.

– Я.

– Кто такой мэтр Эверон, к которому меня везут?

– Жестокий человек.

– Хуже Когана?

– По-другому. Мэтр – умный.

Фиона называла глупцами всех, и такая неожиданно-высокая оценка умственных способностей ария не предвещала ничего хорошего.

– А я думал, меня везут к Императору.

– Тебя везут к Императору, – глубоко вздохнув, повторила Фиона, – но иногда дорога бывает длинной.

– Император – это мэтр Эверон?

– Эльф, тебе совсем плохо? Конечно, нет!

– Меня зовут Ханлейт, Фиона. Ты знаешь мое имя, но упорно называешь «эльфом».