Северный ветер

– Мы не зовем по именам тех, кому суждена смерть. Так наказал мэтр. И он прав, – сказала она бесцветным голосом.

– Запри меня, и к утру все закончится.

– Нет. Твоя жизнь будет настолько долгой, насколько я смогу ее поддерживать.

– Это – не жизнь, Фиона.

– Но и не смерть. Она – конец всему: ты перестанешь дышать, а я перестану надеяться. Забыл топор палача и двор тюрьмы Эвенберга? Я – нет! Я не хочу с тобой прощаться дважды.

– На что ты надеешься? Зачем я тебе?

Фиона не стала отвечать, а Ханлейт задумался: когда он не видел ее расширенных зрачков и не чувствовал жутких прикосновений, девушка казалась обыкновенным человеком, более того, она была не глупа.

– Я запретил болтать и отираться с ним рядом, – раздался окрик Когана, – как тебя наказать за то, что снова открыла рот?

– Не знаю, сир Коган, – покорно сказала Фиона.

– Не будь ты тварью, я бы счел тебя годной для любовных утех. Говорят, рыжие горячи в постели. Я проверял, но все масти баб одинаковы. Может, мне попадались не те шлюхи? Я не чистоплюй, могу и попробовать! А?

– Как пожелаете, сир Коган.

– Вот, теперь ты отвечаешь правильно. Нет, не желаю. Ты слишком отвратительна. Но я развлекусь по-другому, так, как нравится мне. Какая длинная цепь! До огня хватит.

Раздался хлопок и лязганье – свободный конец цепи бросили в костер. Фиона вскочила и зарычала.

– Не трогай ее! – Хан несколько раз стукнул в стенку ящика.

– Давно дыма не нюхал, птичка? Синяки на девке долго не держатся, проверим, как ей пойдут ожоги. А почему вы такие друг к другу заботливые?

Человек взобрался на раму и уставился вниз, на пленника. Костлявое лицо с темными глазами навыкате осветил огонь фонаря, и Хан впервые рассмотрел Когана. Нет, они не встречались в прошлом и не имели повода считать друг друга врагами. Поведение мучителя, скорее всего, объяснялось природной склонностью к насилию. Оглядев Ханлейта с головы до ног, он мерзко осклабился и выдал:

– Я мечтаю о встрече с тобой эльф, я тебя хочу, как самую сладкую девку, что есть на свете. Ты для меня – лакомство в атласной коробке с бантиком, которое приберегли на праздник. А когда я тебя оттуда вытащу, ты проклянешь свой день рождения. Я узнаю твой запах, вымою руки твоей кровью, буду слушать твои крики, смотреть в твои глаза, полные боли. Я надеюсь, что это будет долго, я молю Создателя, чтобы ты не сдох сразу.

Коган подмигнул пленнику и глубоко вздохнул, предвкушая грядущие удовольствия.

– Зачем ты выбросил крыс? Что ты намерен есть теперь? Грызть свои пальцы?

«Он не даст мне умереть по дороге, я приеду в Аверну обязательно. А пока от этого чудовища меня защищает ящик. Напрасно Айворт отменил казнь!» – запоздало понял Хан.

– Молчи, эльф, молчи дальше. Трудные задачи заводят меня еще сильнее. До встречи, любовь моя!

Человек исчез вместе с фонарем.

– Накормите птичку, дайте воды. Нет, лучше – тиверского, – с него похмелье краше. И пусть подышит вволю всю ночь.

Внутрь клетки скинули бурдюк с вином, хлеб и жареное мясо. Ханлейт не пошевелился. Вот так он сможет помешать планам Когана! Если не есть и не пить, то живым до столицы пленник не доедет. За ним опять наблюдали.

– Он жрет?

– Нет, сир.

– Передай эльфу, что я люблю его еще больше. Имей в виду, Хранитель, будешь упираться, я раскую твою тюрьму в ближайшей деревенской кузне и накормлю насильно через оба прохода. Мэтр поймет, что я действовал по необходимости. Так мы встретимся на несколько дней раньше. Уяснил ситуацию?

– Ну, девка, намотать тебе цепь на шею? Она уже тепленькая! – обратился Коган к Фионе.

– Нет, сир Коган.

– Почему? Ночами свежо, согреешься!

– Это больно, сир Коган.

– Я знаю. Но я не слышу мольбы в твоем голосе.

– Я умоляю вас, сир Коган.

– Не верю. Не хватает страсти в просьбе и слез. В тебе всего-то красного – только кровь и волосы. И целая бочка злобы.

Коган потянул за цепь, а Фиона закричала, хватаясь руками за повозку:

– Я убью тебя! Я заставлю твою кровь кипеть, как смола в котле! Я буду убивать тебя медленно!

– Эльф, ты слышишь? Здесь все любят зверства, и только ты один – настоящая жертва. В Эрендоле тварь отбилась от рук окончательно. Еще один урок пойдет ей на пользу, – добавил он.

Заскрежетала цепь, но Фиона не издала больше ни звука.

«Она умеет терпеть, притворяться и ненавидеть. А я – смогу ли?» – думал Ханлейт, – «сколько я себя помню, я уклонялся от всего, что было мне противно, избегал любого подчинения, любой зависимости. Я сделал отрицание смыслом жизни. Не самая достойная цель… А теперь мне предстоит выбрать, как завершить свои дни: рассказать на допросе арию все, как последний трус, или сопротивляться, продлевая свои страдания».

Ханлейта никогда прежде не пытали серьезно. Били – да, оставляли в цепях в подземелье Эвернберга, но не кромсали и не уродовали. Как далеко Коган и неизвестный арий могут зайти? Чутье подсказывало Хану, что очень далеко и это было страшно.

«Я должен сделать хоть что-то стоящее. Или, следуя своей же логике, не делать ничего, что поможет моим врагам. Я буду молчать. Я смогу!» – решил Хан.

Железная башня