Северный ветер (СИ)

Долю секунды художник сомневается. Надо ли это ему? Нужны ли новые раны и безбожное вскрытие старых? Он более чем уверен, что нет, что сердце итак уже разбито на мелкие осколки. И все же чувства пересиливают. Глубоко вздохнув, он, не поворачиваясь, произносит:

- Иди, Мышка. На сегодня хватит музыки.

Нина кивает, зная, что Максим этого не увидит, и, не говоря ни слова, возвращается в комнату за гитарой. Марк крутится тут вместе с Сенькой. Псу не нравится та женщина и в этом кошка с ним более чем солидарна. Желание расцарапать ей все лицо, да так, чтобы остались шрамы, буквально сквозит в ее глазах, но мало кто обращает на это внимание.

После того, как за ней закрывается дверь, по коридору квартиры разносится почти победный смех. Слышится звук падающей тяжелой сумки с вещами на пол. Художник не двигается ни чтобы поднять ее, ни чтобы как-то еще поприветствовать незваную гостью.

- Зачем ты здесь? - голос его холоден и тверд, как январский лёд. В нем чувствуется лишь одна, ничем не скрытая, эмоция - неприязнь. - Почему ты всегда заявляешься, когда я вновь начинаю жить, смеяться, любить?! Ответь, сделай милость.

- Хмм... Ты не знал? - она как-то опасно улыбается - Все женщины - хищницы. Интуиция срабатывает, когда кто-то хочет отнять добычу.

- Я не твоя добыча. И вообще не твой.

- Как знаешь, котик, - не дождавшись приглашения, она проходит в комнату, на ходу скидывая с себя плащ. Видно, что в этом доме девушка чувствует себя слишком по-хозяйски. А оказавшись в гостиной и вовсе, с презрением морщась, косится на брошенный рисунок и пинком загоняет блокнот под кресла. С глаз подальше.

- Повторюсь: что тебе нужно? - опершись спиной на дверной косяк, Максим недовольно смотрит на всё это безобразие.

- Тебя, - пожимает плечами гостья - А эта девчонка... Новая игрушка, милый?

- Не твое дело, Ирина.

- Думаешь? - девушка быстро оказывается рядом с парнем, совсем немного уступая ему в росте. Жарко целует его в плотно сомкнутые губы, вызывая лишь одним этим действием волну страсти и желание. Художник же, забыв все мысли, променяв тепло на холод и пустоту, падает в бездну, отвечая на этот рваный поцелуй. Потом он обязательно будет жалеть обо всем случившемся, но повернуть время вспять будет невозможно.

Когда в следующий раз Нина поднимается в квартиру номер двести семь, Максима не оказывается дома и ее просто выставляют за дверь с пожеланием поскорее свернуть шею на ближайшей лестнице и словами о том, что художник больше не хочет видеть ее ни здесь, ни где бы то ни было еще. Никогда.

***

Нина уже дюжину дней не находила себе места. Не было ни депрессий, ни нервных срывов с уходом в себя. Только полная опустошенность в груди. Будто вытянули из жизни самое близкое и родное, что было. Кажется, теперь у нее и вправду остался лишь один Марк, который с беспокойством крутился рядом и не отходил от хозяйки ни на шаг. И пусть за это время она, как могла, вернулась к общению с одногруппниками и знакомыми, чего-то не хватало.

Долго девушка не верила, что все кончилось. Что пропала жажда к общению у человека, ставшего какой-то неотъемлемой частью ее жизни. Не хотела верить. Не признавала того, что и вправду не слишком уж нужна Максиму. Ведь он так и не пришел сам, не опроверг сказанное той женщиной. А Нина и не подумала навязаться ему сама. Никуда не исчезнувшая гордость не позволяла вновь явиться на порог той квартиры. Она ведь не привязанная и не воздушный шарик на веревочке, который, самовольно дернув за ниточку, можно притянуть или оттолкнуть от себя.

В душе царил разлад, когда Нина пыталась, зарывшись пальцами в шерсть на загривке Марка, захлопнуть ту страницу жизни, что неразрывно связывала ее с судьбой художника, вернувшего когда-то (кажется, совершенно давно) ее сердце к свету. Получалось это у нее из рук вон плохо. Ни забыть, ни просто выкинуть из головы хоть на один час. Ничего! Не помогали в этом ни заботы о доме, которые сыпались будто из рога изобилия, ни надвигающаяся сессия. За повседневными делами в голове все равно всплывали воспоминания о красивых глазах, смехе, линиях на картинах, редких прикосновениях и собственных чувствах, царивших тогда в душе. Все дни медленно превращались в единый ком из памяти и страшной гнетущей пустоты, от которой нужно было избавляться.

- Надо только подождать, - уговаривала она саму себя - Лишь подождать и всё вновь придет в норму. Не останется ничего, даже глубоко в сердце, что могло напомнить о моей глупой привязанности, желании увидеть и понять. Только бы время не сыграло в этот раз злую шутку, растянувшись на недели. Тогда-то точно сердце перестанет биться, будто птица с поломанными крыльями, и придет в себя.