Сезон дождей

– По мере надобности. Извините, производство, всего не предусмотришь. Дела, связанные с убийством, всегда канительные. Но после того как мы арестовали эту особу, думаю, все пойдет веселее.

– Жаль, что я не могу взглянуть на нее, – буркнул Евсей Наумович.

– На суде, Евсей Наумович, только на суде.

– Чувствую, мне потреплют нервы.

– Во имя истины, Евсей Наумович, во имя истины. С тем они и расстались.

Евсей Наумович направился в сторону Исаакиевской площади. Сколько раз он хаживал этими тротуарами, работая в Центральном историческом архиве! С тех пор минуло почти сорок лет. Но все равно, попадая сюда, он чувствовал прилив животворных токов. Память возвращала телу упругость молодости – шаг становился тверже, уверенней, спина выпрямлялась, а зрение обретало резкость и глубину.

На паперти собора собралась группа туристов. Хорошо и добротно по-зимнему экипированные, они озабоченно вглядывались через площадь в далекую громаду Мариинского дворца, вдоль которого растянулась толпа с красочными транспарантами и флагами. Туристы, видимо, были из Китая или из Кореи, во всяком случае, смуглость кожи и черты лица выделяли их среди прочих страждущих попасть под каменные своды Исаакиевского собора. Помнится, в прошлом туристы из этих стран, в полувоенных одинаковых одеждах, казались робкими и покорными. Теперь же их достойный, вполне европейский внешний вид и важность в поведении говорили как о людях много о себе понимающих. Что приехали они в этот город не вчерашними просителями, а персонами, сознающими свое достоинство. И не скрывали насмешки над неумелым и вздорным народом, заброшенным судьбой в этот прекрасный город, созданный гениальным замыслом просвещенных итальянцев, немцев и французов.

Мысли эти озадачили Евсея Наумовича. После волнений, вызванных визитом в прокуратуру, он вдруг размышлял о совершенно постороннем, пустяковом и никчемном. Но, если вдуматься, то можно понять почему. Ведь следователь Мурженко Н.Ф. был плоть от плоти тех людей, глядя на которых пожимали плечами интуристы. И неприязнь к следователю Мурженко Н.Ф, распространилась и на жителей этого города, этой страны. А ведь говорили в свое время Евсею Наумовичу: уезжай ты отсюда, беги со своим семейством – с женой, пусть и бывшей, с сыном – не будет здесь никакого толку, одна беда.

Вот беда и нагрянула. Что же он замышляет, следователь-хитрован? Он же должен понимать, что Евсей Наумович к истории с убиенным младенцем, как говорится, ни ухом ни рылом. А с другой стороны, почему следователь должен его понимать?! Верить тому, что его, взрослого, живущего на земле без малого семь десятков лет мужчину, силой могла увлечь в постель какая-то тетка, к тому же весьма немолодая. А ведь именно эта история и легла в основу обвинений, предъявленных ему, Евсею Наумовичу Дубровскому. Что он, боясь дальнейших тягот, способствовал тому, чтобы женщина избавилась от этого несчастного младенца. При этом Мурженко стал повышать голос, угрожать. И Евсею Наумовичу пришлось раза два его осадить, усугубив тем самым неприязненное отношение к себе следователя. А каким тот предстал милягой, когда заглянул в гости к Евсею Наумовичу – интересовался библиотекой, разговаривал о литературе, восхищался поэзией Серебряного века! Когда же он был настоящим? Тогда в гостях или при исполнении? Евсей Наумович понимал, что не случайно тот нагрянул в гости, да Мурженко и не скрывал этого. Но Евсея Наумовича тогда подкупила общность их литературных пристрастий. Да неужто он полагает, что Евсей Наумович испугается, пойдет на поводу следствия?! Как испугался в молодости, когда его вызвали в прокуратуру на улицу Белинского, обвиняя в скупке вещей с целью перепродажи. И если бы не вмешательство тестя – Майдрыгина Сергея Алексеевича – неизвестно, чем бы закончилась та давняя история. Но тогда он действительно, как говорится, был пойман с поличным в автомобиле ныне покойного Левы Моженова, набитом заграничным шмотьем. А сейчас?! Дикость какая-то, навет. Обвинение в подстрекательстве к тяжкому преступлению.

Надо было перейти площадь, что раскинулась на самом широком в городе мосту над Мойкой. Не многие знали о такой детали городского ландшафта – что Синий мост, да еще такой широкий, чуть ли не в сто метров, является продолжением Исаакиевской площади. А Евсей Наумович знал. В конце шестидесятых, после ухода из Архива и неприятностей, связанных с делами Левы Моженова, он какое-то время проработал в экскурсионном бюро, водил туристов по историческим местам. И получал два рубля с полтиной за два часа работы. В месяц набегало рублей двести, по тем временам деньги немалые, считай – профессорский оклад.