Сезон дождей

Все это вряд ли могло появиться и, главное, проявиться, если бы Евсей своими архивными изысканиями не заронил в сознание тестя сомнение. Вряд ли достаточно одного разума, чтобы перешагнуть через вековую неприязнь к порочному, уличенному историей во множестве грехов народу, чужому для всего остального мира. Наверняка тут не обошлось без козней этого лукавого племени, которое даже Бога ухитрились поставить из своих… Жили же отец, а тем более – дед Сергея Алексеевича с брезгливым чувством к пакостному, трусливому и алчному народцу, да и отошли в мир иной убежденные в своем превосходстве. Сколько же поколений Майдрыгиных сменилось за полтора века с тех пор, как Шапса Майзель подал прошение на высочайшее имя в 1810 году? Вполне достаточное количество, чтобы память о пращуре, почетном гражданине Витебска, исчезла в пучине антисемитизма. Но восстав, точно Феникс из пепла, на пути последнего из них – Сергея Алексеевича – эта упрямая, вызывающая изумление жизнестойкость, как-то неосознанно, мистически, помимо воли, вошла в руководителя социальной службы города и поволокла за собой, точно на закланье. Поначалу – подспудно, незаметно. А тут – на тебе – и случай подвернулся! Невероятный факт Шестидневной войны своей обнаженной воинской доблестью – безмерно почитаемой Сергеем Алексеевичем, – подобно подсечке блесной, намертво овладел беднягой. Дальше – больше: интерес к истории народа, к которому, оказывается, исконно он принадлежит, все больше овладевал Сергеем Алексеевичем. Как говорится: коготок увяз – всей птичке пропасть. Незадолго до ухода тестя на пенсию, в один из визитов, «реабилитированный» Евсей увидел на письменном столе трилогию Томаса Манна «Иосиф и его братья». Классическая библейская история на столе человека, который ничего не читал, кроме материалов партсъездов. Именно после этого открытия Евсей и обратил внимание на странные изменения во внешности Сергея Алексеевича. Словно он не только читал о жизни Древней Иудеи, но и сам перевоплощался в ее героев. Мистика да и только.

И сейчас, перешагнув восьмидесятилетний порог своей долгой жизни, Сергей Алексеевич напоминал былого руководителя на социальном поприще города только лишь своим именем, отчеством и фамилией.

Евсей видел, как старый еврей, его тесть, докладывает супруге Татьяне Саввишне о количестве гостей. И добрейшая Татьяна Саввишна в черном платье с красным траурным отложным воротником отдает распоряжения помощнице.

Нарушив учет Сергея Алексеевича, в гостиную ввалилось еще несколько припозднившихся человек, но Эрика среди них не было. И на кладбище Эрика не было. Он не мог пропустить Ученый совет. Именно сегодня защищали диссертации двое аспирантов профессора и доктора наук Эрика Михайловича Оленина, такая досада. А два года назад Евсей, будучи в командировке от газеты «Смена» в Петрозаводске, плюнул на все и вылетел в Ленинград на похороны отца Эрика. Профессора Оленина провожали торжественно, из помещения Академии наук с речами и оркестром Военного округа. Народу было тьма, давно Евсей не встречал такого количества интеллигентных лиц вместе. А Эрик, почерневший от горя, казалось, и не замечал присутствия своего друга Евсея, да это и понятно. Однако сейчас Евсей вдруг ощутил какую-то обиду за то, свое давнее возвращение из Петрозаводска, связанное к тому же с массой неприятностей по поводу невыполненного задания газеты. И вот уже два года, как «Смена» не заказывала ему статьи, а это какой-никакой, а заработок.

Сдержанный гул голосов доносился до сознания Евсея, словно сквозь толстую подушку. Изредка прорывалась более громкая фраза и тогда Евсей поднимал веки. Видел чье-то лицо – порой, знакомое, а чаще незнакомое – и думал: сколько у матери было друзей, о которых он и не догадывался. Конечно, долгая работа на одном месте, тем более в аптеке, формирует определенный круг, да и характер матери – общительный и добрый – притягивал людей.