Сезон дождей

– На Дадо возводят менору. Скоро праздник. Ханука! Люди побежали смотреть. Дадо – это главный пляж. За гостиницей «Меридиан». Пойдете смотреть?

– Нет. Скоро подадут автобус.

– Большая менора. Говорят, даже больше чем в центре Нью-Йорка. Вы были в Нью-Йорке?

– Был. Но менору не видел. Тем более такую большую.

– Врут, наверно. Все у них большое, а страна с пятак. На карте название не умещается, обозначают цифрой.

– Боря, вы так ненавидите Израиль? – усмехнулся Евсей Наумович.

– Я за Израиль готов умереть, – уборщик подогнул кривые ноги и присел. – Я ненавижу ихнее правительство. Кому они платят шекели за ту менору? Палестинцам с территорий! Утром они поднимут менору, а вечером подложат под нее бомбу.

– Ну, вечером палестинцев увозят обратно, на территорию, – ответил Евсей Наумович. – Их же привозят только на работу.

– Так бомбу подложат местные арабы, – упрямился Борис. – Треть Хайфы – арабы. Им менора все равно, что мне…

– Минарет, – засмеялся Евсей Наумович.

Борис на секунду умолк в растерянности от подобного созвучия.

– Действительно, – Борис завалился на песок своим пышным задом и уперся за спиной вытянутыми руками. – С чего бы это?

– С того, что у евреев и арабов общий отец Авраам. Еще тот был ходок, наш папа, – проговорил Евсей Наумович. – Ладно, Боря. Пожалуй, я отправлюсь в гостиницу. У вас очень нервные водители автобусов.

Евсей Наумович рассказал о вчерашнем конфликте.

– О! – вскричал Борис. – А что я вам говорил? Это и есть, что я ненавижу. Эти сефарды, как и их правительство, люди с каменным сердцем. Живи при Гитлере такие евреи, немцы бы сами горели в своих печах, уверяю вас.

– Так чем же тогда вас они не устраивают, Боря? – Евсей Наумович смотрел на продетые в уздечку вьетнамок корявые пальцы ног метельщика с черными ногтями.

– Из-за них я, инженер, столько лет убираю пляж, – вздохнул Борис. – А шекели они платят нашим врагам, палестинцам. Такая у них политика.

– Боря, ваши пальцы на ногах, как когти беркута, – не удержался Евсей Наумович.

– Ну, так я не пижон, – ответил Борис.

Автобус «мерседес» мчался по многополосному шоссе. Справа оставалось море, железная дорога с беспрестанно снующими составами товарных и пассажирских поездов, промышленные зоны, искусственные рыбные угодья, поселки – где арабские, где еврейские. Слева – апельсиновые и финиковые рощи, банановые пальмы, сельскохозяйственные плантации, те же промышленные сооружения, а вдали угадывалась горная гряда под прозрачным синим небом, ласкаемом нежными ладонями облаков.

Сегодня, к удовольствию Евсея Наумовича, автобус вел другой шофер – круглолицый, улыбчивый крепыш – полная противоположность вчерашнему. К тому же неплохо говоривший по-русски, чем он и пользовался.

– Я вам так скажу, – весело вещал он в микрофон. – Моисей водил евреев сорок лет по пустыне. А зачем?

– Чтобы изгнать из сознания раба! – воскликнула туристка, которую вчера едва не придавили дверьми автобуса.

– Не только! – водитель подмигнул в зеркало заднего вида. – Моисей хотел подобрать своему народу приличный участок земли. Чтобы люди жили как люди, а не рабы. И что же он за сорок лет надыбил? Землю, где нет ничего, даже этой гребаной нефти. Вокруг нефти, хоть задницей ешь, а у евреев – ни хрена! Так спрашивается: что он морочил голову сорок лет своему народу? Куда он завел людей, этот еврейский Иван Сусанин? На камни, песок и жару, где даже скорпионы дохнут! И это называется Пророк? Ничего себе устроился, специалист. Вроде вашего Кашпировского. Или Жириновского, еврейского друга арабов.

Каждая фраза веселого шофера вызывала ликование туристов. Хитрец, он как бы призывал подумать о том, что здесь было и что стало.

Туристы вертели головами, разглядывая красочные рекламы филиалов всемирно знаменитых предприятий: «Филипс», «Майкрософт», «Интел» и других, чьи названия смазывал быстрый бег автобуса. Страна демонстрировала свое индустриальное величие.

Конечно, Евсей Наумович знал об успехах государства, но знать одно, а видеть воочию. И само слово «государство» – так эпатажно звучащее для куска земли, обозначенного на многих картах лишь цифрой – обрастало физически зримым образом. Евсей Наумович чувствовал торжественность и робость. Бегство от несчастий, что свалились на него в Петербурге, все более и более подчинялось магнетизму сильного энергетического поля. И как пришла в голову Лизы такая идея?! По своей душевной простоте Лиза решила, что Евсею Наумовичу в его одиночестве будет легче среди своих. Но, честно говоря, Евсей Наумович и не помнил, когда в последний раз испытывал ущербность от своей национальности. Лично он – Евсей Наумович Дубровский! Даже наоборот, он всегда – к месту и не к месту – лез на рожон и подчеркивал свою национальную принадлежность. Испытывая при этом какое-то мазохистское удовлетворение. Может быть, это и являлось проявлением ущербности? Так же, как и у человека любой национальности, когда он подчеркивает свою принадлежность к общему стаду, пытается спрятаться в толпе. Как-то он с Эриком обсуждал подобное явление.